На стоянке было пять-шесть авто, когда я припарковался и вышел из машины. Миссис Мерсье уже исчезла внутри дома, и «порнозвезда» с усиками, переваливаясь, уже направился в мою сторону от крыльца. Я разглядел портативный наушник и радиомикрофон, присоединенный к лацкану его пиджака. Видимо, число охранников было увеличено где-то вскоре после смерти Эпштейна.
— Это частная вечеринка, — сказал он. — Вы должны уехать.
— Я так не думаю, — ответил я.
— Тогда я заставлю вас уехать, — пригрозил он.
Его порадовала такая перспектива, и он ткнул пальцем меня в грудь, чтобы подчеркнуть свои намерения.
Я сгреб его палец левой рукой, держа его за грудки правой, и толкнул. Раздался мягкий щелчок, когда палец выскочил из сустава, а рот «порнозвезды» скривился от боли. Я перебросил его через себя, завернув его руку назад, в захват, и резко толкнул его в сторону «мерседеса». Его голова глухо ударилась о машину, и он упал на землю, защищая голову неповрежденной рукой.
— Если будешь хорошим мальчиком, я вставлю твой пальчик на место, когда буду уходить, — пообещал я.
Пара других охранников уже направилась ко мне, когда Джек Мерсье появился на ступеньках и отозвал их обратно. Они остановились и окружили меня, как волки, ожидающие сигнала вожака, чтобы напасть на свою добычу.
— Похоже, вы сами пригласили себя на мой прием, мистер Паркер, — сказал Мерсье. — Я полагаю, вам лучше войти.
Я поднялся по ступенькам и прошел вслед за ним в дом. Это мало напоминало прием. Официанты разносили на подносах множество дорогой выпивки. Горстка людей стояла поодаль в красивых нарядах, но не было похоже, чтобы кто-либо из них получал удовольствие от вечеринки. Человек, которого я знал как Уоррена Обера, поставил свой бокал с шампанским и последовал за нами.
Мерсье привел меня в ту же уставленную книгами комнату, в которой принимал меня на прошлой неделе, солнечные пятна теперь сменил мягкий свет бледной луны. На сей раз нам не подали кофе: Джек Мерсье не демонстрировал гостеприимства. Его глаза были воспалены, а холеное лицо — плохо выбрито, клочки щетины торчали на подбородке и под носом. Даже белая рубашка выглядела мятой, и пятна пота проступили под мышками, когда сенатор снял пиджак. Его галстук был слегка перекручен, и сквозь аромат одеколона отчетливо пробивался кислый запах пота.
Я направился прямо к фотографии Мерсье и Обера с Бэк и Эпштейном, снял ее со стены и швырнул ею в него. Мерсье судорожно поймал ее руками.
— Почему вы мне не сказали? — спросил я, когда дверь отворилась, и в нее вошел Обер.
Он за собой затворил дверь, и мы оба посмотрели на Мерсье.
— Что вы имеете в виду?
— Я хочу знать, что такого совершили вы четверо, что привлекло внимание этих людей к вам? Как вы думаете, Грэйс была вовлечена во все это?
Он заметно вздрогнул от вопроса.
— И зачем вы наняли меня, если вам и так было известно, кто в ответе за ее смерть?
Мерсье долго молчал, тяжело осев в кресло напротив меня и опустив голову на руки.
— Вы знаете, что Кертис Пелтье умер? — наконец спросил он так тихо, что его почти не было слышно.
Я почувствовал камень в желудке и прислонился к столу, чтобы прийти в себя.
— Никто не сказал мне.
— Его нашли только сегодня вечером. Он умер несколько дней назад. Я собирался позвонить вам, как только разойдутся гости.
— Как он умер?
— Кто-то влез в его дом, пытал его, затем перерезал ему вены в ванне.
Он посмотрел на меня снизу вверх, его глаза требовали сочувствия и понимания. В этот миг я чуть не ударил Джека Мерсье.
— Он никогда не знал, не так ли? — задавая вопрос, я был уверен в ответе. — Он не знал ничего о Братстве. О Бэк, об Эпштейне. Единственное, чем он дорожил в жизни, была его дочь, и он дал ей все, что мог. Я видел, как он жил. У него был большой дом, в котором он не мог поддерживать порядок, он жил на кухне. А вы-то, мистер Мерсье, знаете вообще, где у вас кухня?
Он улыбнулся. Не милой улыбкой. В ней не было жалости и доброты. Я сомневаюсь, что кто-то из избирателей видел подобную улыбку на лице Джека Мерсье.
— Моя дочь, мистер Паркер, — прорычал он. — Грэйс была моим ребенком.
— Вы заблуждаетесь, мистер Мерсье, — я не смог подавить свою неприязнь.
— Я оставался в стороне от ее жизни, потому что это было то, о чем мы все договорились, но я всегда заботился о ней. Когда она обратилась в фонд по кредитованию образования, я увидел в этом шанс помочь ей. Я бы дал ей денег, даже если бы она пожелала поехать заниматься серфингом в Техническом университете на Малибу. Ей хотелось изучать религиозные движения в стране за последние пятьдесят лет, и особенно одно из них. Я поощрял ее занятия, чтобы быть с ней рядом, пока она изучает книги в моей коллекции. Это была моя вина, моя ошибка. Потому что мы не знали о связующем звене... до этого момента, — сказал он, и тяжесть собственной вины обрушилась на его плечи, как топор палача.
— Какое связующее звено?
Сзади кашлянул Уоррен Обер.
— Я советую тебе, Джек, больше ничего не говорить в присутствии мистера Паркера.
Он проговорил это своим лучшим, ценой в тысячу долларов за час голосом. Для Обера лично смерть Грэйс не имела никакого значения. Все, что его волновало, — получить гарантию того, что вина Джека Мерсье останется его личной тайной и не станет достоянием общественности.
Пистолет оказался в моей руке раньше, чем я это осознал. Сквозь кровавую пелену гнева, застилавшую разум, я видел, как Обер отступает назад, и затем дуло пистолета упирается в мягкую плоть под его подбородком.
— Если ты скажешь еще хоть слово, — прошептал я, — я не отвечаю за свои действия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117