За годы до нашего знакомства, Джим работал репортером в одном из нью-йоркских ежедневников, тогда-то он и вступил в партию. Он был умный, трудолюбивый, с хорошо подвешенным языком, и его ячейка состояла из других репортеров, писателей, даже парочки радиокомментаторов. Они были сведущи в искусстве лжи, манипулирования словами и фактами, легко могли сделать черным серым, а иногда, когда все лжецы работали вместе, черное — белым.Джим быстро делал карьеру в партии, а еще быстрее — писательскую. Приятели-коммунисты поддерживали его, хвалили его публикации, и когда он написал свою первую книгу, прокоммунистический роман, партийная клика рукоплескала и обеспечила ему солидные продажи.Джим порвал с партией в 1945, сразу после разоблачений Дуклоса, подвергся стандартной обструкции, пошел в ФБР и предстал перед комитетом Конгресса. Теперь уже Джеймс Брэндон, который был белым, в одночасье стал черным. Следуя отработанной модели, его исключили из профсоюза, уволили с работы; он перебрался на побережье и начал писать свои, как он шутливо выражался, «разоблачения». В действительности же, он не шутил.Книга рассказывала о мощной пропагандистской машине в Соединенных Штатах, в особенности о большом числе коммунистов в издательской индустрии. Упоминалась и его личная история, но в целом это было фундаментальное исследование, с указанием имен, дат, мест, цитатами из документов Конгресса и партийной литературы. Как говорил Джим, это будет серьезным ударом по промывателям мозгов.А теперь Джим Брэндон был мертв, а его книга пропала. Возможно, здесь и нет никакой связи. * * * На этот раз я ожидал в морге. Эймос Уэйд примчался в здание суда сразу же, как получил сообщение, и здесь нас собралось уже с полдюжины человек. Позади меня открылась дверь, и вошел помощник коронера.Он сказал, обращаясь ко мне:— Он выпил немного, но смерть наступила в результате сердечной недостаточности — проще говоря, сердце просто отказало.Он сморщил губы, нахмурившись. Я был ошеломлен. Мне даже в голову не приходило, что Джим мог умереть от естественных причин.Но помощник коронера продолжал:— Чрезвычайно тонкая игла была введена сквозь левый сосок, между ребрами, прямо в сердечную мышцу. Он получил крупную дозу дигиталиса, вот поэтому и отказало сердце. — Он покачал головой, все еще хмурясь: — Мы бы не обнаружили это, по крайней мере, не так скоро, но у нас уже имеется пара других, убитых таким же образом.Надолго установилась тишина. Затем я спросил:— Пара других? Кто они?Он указал на Эймоса:— Он может вам об этом рассказать.Лицо Уэйда выглядело изможденным.— Оба были местные комми, — произнес он спокойно. — Предположительно, у них возникли кое-какие проблемы с партией. — Он замолчал, нахмурился, затем неожиданно щелкнул пальцами и резко развернулся на пятках. — Пройдем в мой офис, Шелл.Мы вернулись в здание суда. У Эймоса ушло пятнадцать минут, чтобы найти, что он хотел, затем он ухмыльнулся мне:— Рост шести футов два дюйма, шрамы от прыщей... — Он продолжил, дав мне подробное описание человека, которого я застрелил.Затем позвонил в комнату детективов и в Отдел по расследованию убийств. Вскоре посыльный принес глянцевый фотоснимок. Эймос взглянул на него и протянул мне:— Отто Реймс.— Тот самый парень. Еще один комми?Он кивнул:— Его описание выглядело знакомым, но только после того, что произошло с Джимом, меня осенило. Отто задерживался по обвинению в мошенничестве, организации демонстраций, парада по случаю Первомая, распространение коммунистических листовок и т. д. — Он криво усмехнулся.— Да уж, — сказал я. — Эймос, я не нашел рукописи Джима в доме. Он говорил мне, что кроме меня только ты и Гэйл видели ее. Не вспомнишь что-нибудь, что могло бы оказаться важным для расследования дела?— Конечно, я бы с радостью. Но я видел всего лишь отдельные отрывки, Шелл. Не припомню ничего особенного.— Какой-то ненормальный способ убийства. Особенно трех человек.— Возможно, он использовался в трех случаях — трех, о которых нам известно — потому что мы не выносили историю за пределы департамента. Может быть, убийцы думают, что смерти сошли за естественные — а так почти и получилось.Я выругался.— Как, черт подери, можно воткнуть иглу шприца в грудь человека, чтоб не осталось следов борьбы? Он ведь должен был бороться, попытаться поднять шум. Разве что перед этим подсыпать ему наркотик... — Я замер, похолодев. — Подсыпать ему наркотик, — повторил я. — В спиртное. Или в кофе. * * * Я направлялся к дому Гэйл Винтерс. Я знал, что не смогу заниматься другими делами, пока не найду убийц Джима. Дело было не только в нашей дружбе, я должен был разобраться, кто убил Джима, потому что перед этим они пытались убить меня. И в следующий раз попытка может оказаться удачной. В голову упорно лезли мысли о тонкой, полой игле...Где-то на страницах рукописи Джима должен быть ответ. Я вспоминал все, что мне известно об этой книге, наши с ним беседы, размышлял о самом Джиме. И, конечно, о партии.Однажды ночью, примерно два года назад, он впервые признался мне, что был коммунистом. Была зима, за окном мело, в камине потрескивали поленья. Джим был необыкновенно возбужден, не мог усидеть на месте, метался из угла в угол. Мы пили пиво из банок, и он как рассказывал мне, как вступал в партию, работал в ячейке, и наконец порвал со всем этим.Он нервно взъерошил свои густые черные волосы.— Я порвал с ними после разоблачений Дуклоса. Господи, ты бы видел этих товарищей, бегающих кругами, как цыплята без голов. Из Москвы не пришло никаких инструкций, и никто, включая меня, не знал, что делать. Еще примерно полгода и колебался, потом притворялся, а затем порвал со всем этим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56