Три месяца затишья. Даже ни одного бракоразводного процесса. Почти каждый, кто был связан с киноиндустрией, знал мое имя, но я попал, как говорят актеры, в период между ангажементами. У Голливуда короткая память: важно то, что есть, а не то, что было. Вы должны быть все время при деле.Наконец я решил, что пора укладывать свои пожитки. Я начал с того, что собрал фотографии и стал класть их на свой стол. Потом вошла Иоланда. Впрочем, не совсем точно. Иоланда не входит. Она идет, шествует, парит, она впархивает и влетает, вплывает, вступает — словом, Иоланда является. Итак, явилась Иоланда.— Нам бы следовало устроить поминки или что-нибудь такое, Шелл.— Нам бы следовало раздобыть немного денег.— Ты действительно вывезешь все это сегодня?Я кивнул, глядя на нее. На Иоланду — высокую, черноволосую, гибкую и сочную, как спелый сладкий плод, с белой кожей, полными алыми губками и огромными, почти черными глазами. В этом городе, где фасад имеет такое огромное значение, она выстроила его в совершенстве. Она выстроила его даже сзади и на формах и сделала бы это в любом городе. Уж как ни ненавистна мне была мысль — отказаться от моей конторы, еще ненавистнее — потерять Иоланду.Иоланда — это мой Пятница, мой секретарь, дежурный у телефона, моя наперсница, мой друг и еще многое другое. Она приехала в Голливуд, чтобы блистать в кино. Мечта, которую она все еще лелеет. Но актрисы из нее не вышло. Не умеет она также печатать на машинке, не умеет стенографировать, но нельзя же уметь решительно все! Шезлонг в моем кабинете — это для нее, в нем она сидит, когда пишет под мою диктовку. Она не знает стенографии, но она может до сумасшествия изобретать значки и закорючки, и чем быстрее я диктую, тем больше она извивается и ерзает в своем шезлонге. Я видел, как отвисала челюсть у режиссеров, писателей и даже продюсеров, когда я диктовал со скоростью сто пятьдесят слов в минуту, и они не могли разобрать ни одного моего слова.— Какое-то безобразие, — сказала она, пропуская свой голос через слой меда.— Безобразие и есть.— Неужели нельзя ничего сделать? Не могу ли я чем-нибудь помочь?— Все, что нам надо, это несколько тысяч долларов, чтобы уплатить за аренду и продовольствие. Я уже подумывал, не надеть ли чурбан и не заделаться ли высокооплачиваемым мистиком.Она сделала гримасу.— Плохая мысль. И совсем не смешно. Ты просто пал духом.— Никогда не падаю духом. Ты меня недооцениваешь.— Очень даже дооцениваю. Настолько, что раз уж ты все равно убираешь фотографии, я бы хотела взять ту, где ты с ружьем для охоты на слонов. Ты выглядишь на ней великолепно. Это Бруно снимал?— Нет. Это снято в Африке. Как раз после того, как я выстрелил в слона.— Правда? Тебе следовало бы привезти клыки в этот музей. — Она обвела рукой мой кабинет. — Или, может быть, всю голову. Или целого слона...— Я в него не попал.— Не попал в слона?— Я паршивый стрелок.— Какой паршивый день.Я знал, что она имеет в виду. Мы оба оглядели кабинет, созерцая его уродливую пышность.Раздался тихий, мелодичный перезвон. Это означало, что кто-то открыл входную дверь. Мы с Иоландой переглянулись. Было только 7.30 утра, а мы обычно открывали контору в десять. Иоланда вскочила и вышла в приемную.Через минуту она вернулась.— Мистер Скотт, я знаю, вы очень заняты, но там в приемной мистер Джей Кеннеди. Можете уделить ему минутку?Она подмигнула.Дверь, естественно, была приоткрыта, так что в приемной все было слышно. Я всегда занят.— Ну, конечно, — сказал я. — У меня есть еще полчаса. Пожалуйста, попросите мистера Кеннеди.Могу ли я не принять мистера Кеннеди? Он запросто выкладывает два миллиона долларов. Он — независимый продюсер, только что закончивший съемки многообещающего вестерна «Колеса фургона».Он вошел и закрыл за собой дверь. Высокий прямой человек, с очками в роговой оправе на остром носу и в отлично сшитом сером костюме. Даже лицо его выглядело серым, осунувшимся, встревоженным.— Мистер Скотт, — сказал он, — я приступаю сразу к делу. Я много о вас слышал и мне нужен опытный человек для расследования убийства.Он сделал паузу и слово «убийство» повисло в воздухе и заполнило комнату. До сих пор ни один из клиентов не просил меня расследовать убийство.— Убийство? — сказал я. — Но полиция...— К черту полицию! Сейчас вы поймете почему.Накануне вечером в доме Билла и Луизы Трент был небольшой званый вечер. Все десять человек, приглашенные на вечер, так или иначе имели отношение к фильму «Колеса фургона», который Кеннеди снимал совместно с другим хорошо известным продюсером А.А. Портером. Вечеринка была довольно бурной, и это составило одну из главных причин, почему Кеннеди оказался у меня в кабинете. Он хотел предотвратить огласку. Кеннеди ушел раньше других, вместе с одной из кинозвезд, но потом вернулся обратно и обнаружил, что молодая и прелестная восходящая звездочка по имени Кельба Мэллори лежит лицом вниз в плавательном бассейне мертвая и что звезда «Колес фургона» Алан Грант распростерт поблизости на ковре и мертвецки пьян. В нескольких футах от него валялась пустая бутылка из-под виски, треснутая и запачканная кровью.Я спросил:— Мистер Кеннеди, вы уверены, что девушка была мертва?Он скорчил гримасу.— Да, я... Она лежала у самого края, там, где мелко. Я дотронулся до нее, приподнял ее слегка. — Он судорожно сглотнул. — Она несомненно была мертва. На голове — следы удара. И потом, все время в воде...— Вы сказали, что вернулись в дом Трентов. Почему?— Я этого не говорил. Предполагалось, что сегодня утром Алан ко мне придет. Как можно раньше, в пять часов. Мы собрались немного поработать, и я был заинтересован в том, чтобы он не успел напиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56