Они должны решить, что им делать. Ты им все карты спутал, так я понимаю. Самое подходящее место для встречи.
Паузы между фразами становились все более продолжительными. Голова у него совсем поникла, подбородок почти упирался в грудь. После долгого молчания он продолжил:
– Они должны обсудить ситуацию со всех точек зрения. Нет, не так. Два варианта. Если тебя убьют и если нет. Джо говорит, что от этого многое зависит. Говорит, тебе известно об одном парне по имени Бойл. Что это значит, не знаю.
– Я знаю. Его убили, потому что он больше не мог петь. Кроме как полицейским и газетчикам... – Я немного подумал и сказал:
– Это ты забрал пластинку, которую он слушал?
– Такую маленькую с проигрывателя? Я. Джо сказал, что она ему нужна.
Он помолчал.
– Скотт... Скотт, как ты думаешь...
Он резко замолчал. Я почувствовал, как его тело вздрогнуло у меня под руками.
– Господи, – пробормотал он.
Я подождал, пока прошел спазм.
– Что в отношении Чарли Вайта, Тони? Ты не слышал, убили его или же... Тони!
Он не падал только потому, что я поддерживал его. Сейчас я его отпустил. Он упал вперед, стукнувшись лицом о ковер. Он был мертв.
Я поднялся, подошел к двери и убедился, что на этот раз она была заперта. Потом я немного походил по тесной комнатушке, стараясь решить, что же делать. Каким образом мне нужно рассказать людям, что я знаю, добиться того, чтобы эта история распространилась по всему городу? Прежде, чем меня убьют. Если же убьют, а это может случиться в любую минуту, афера с Троем останется тайной для всех. Позвонить в газету? Но даже если удастся это сделать, кто станет меня слушать. И потом не исключено, что я попаду на кого-нибудь, кто тут же вызовет полицию. И меня бросят в камеру до того, как я успею открыть рот. Надо же считаться с тем, что сейчас многие люди вовсе не поверят тому, что я скажу.
И тем не менее я обязан каким-то образом сообщить это. И не только ради спасения собственной шкуры. Люди должны знать про Себастьяна, про Троя и... Возможно, избиратели должны обо всем этом услышать до того, как завтра они пойдут голосовать. Я подошел к телевизору и включил его. Говорил Эмерсон.
У него было хорошее, умное лицо, не слишком красивое, но сразу было видно, что это незаурядный человек. Он не владел особым ораторским искусством, не чаровал голосом, не уговаривал, а рассуждал. О тех же самых проблемах, которые звучали в речи Хорейна Хэмбла: о пенсиях, здравоохранении, образовании. Он ничего не обещал от своего имени, но объяснял, чего мы сумеем добиться совместными усилиями. «Мы должны надеяться во всем на самих себя, помогать друг другу и уважать друг друга. Не на помощь государства, которая расслабляет и того, кто дает, и того, кто получает».
После этого он замолчал на такое продолжительное время, что я испугался, не случился ли у него паралич гортани. Но нет, ничего подобного: он думал. Я так давно не видел, чтобы человек, занимающий большой пост, думал публично, что позабыл, как это выглядит.
Эмерсон посмотрел прямо в камеру:
– Возможно, мой язык слишком груб и трудно понятен для слуха, привыкшего к обтекаемым формам любителей изящно выражаться. Если так, смиритесь с этим. У меня нет желания быть Президентом нации, где у мужчин нет чувства самоуважения, у женщин – гордости, а у детей – надежды.
Его голос потеплел:
– Но я верю в вас, американцы. Верю в присущую вам мудрость, способность принимать самостоятельные решения, а не ждать, когда за вас подумает правительство.
Я выключил телевизор.
В данный момент я думал даже не о том, что именно говорил Эмерсон, а какая разница была между его выступлением и выступлением Хэмбла. По сути дела они были взаимоисключающими.
Дело было не только в том, кто из двух ораторов проявил больше здравого смысла или выступил правдивее. Можно было подумать, что они говорили на разных языках. Вообще-то, так оно и было, если судить по выбору слов, эпитетов, сравнений. Но я имею в виду другую разницу. Истина остается истиной, независимо от того, как она изложена или каков ее источник... Мне нравится девушка и в норковом манто, и в голубом бикини: ее тело не меняется от того, во что она переоделась.
Когда выступал Эмерсон, произносимые им слова были полны энергии, веса, сока, жизни. Они обладали субстанцией. Казалось, стоит только протянуть руку и пощупать их. Но вы не могли ухватить фразы Хэмбла: слова в ваших пальцах с треском лопались, как красивые мыльные пузыри.
Люди типа Хэмбла могут привлечь на свою сторону избирателей, как мне кажется, но веры в себя не завоюют. Независимо от того, как бархатист голос и лучезарна улыбка, их слова холодны. Слова чаруют слух, но не сердце и разум. И все же какое-то недолгое ослепление, естественная тяга человека ко всему красивому завораживает людей, и они голосуют за разных Хэмблов. Отдают им в руки власть деформировать свои мозги, ослаблять дух...
У меня по коже побежали мурашки.
Я уже знал, что собираюсь сделать и почему. Более того, знал, что не отступлю, а также представлял, как именно буду действовать. Не стану притворяться, будто я ни капельки не боялся. Боялся, да еще как!

Глава 18

Разумеется, это был очень привлекательный аэропорт. Фактически, это был не аэропорт, а всего лишь частная взлетная полоса в нескольких милях от Лос-Анджелеса на ферме некоего Виктора Вейнада.
Я не был с ним знаком. Отыскал его имя на желтых страницах в разделе, озаглавленном «Воздушный транспорт». Он поместил там небольшое объявление, в котором было сказано, что он пилот-виртуоз, плюс еще несколько строчек о том, что его услугами можно воспользоваться для доставки товаров на сельские ярмарки, для обработки полей химикатами, для телевизионных съемок, увеселительных прогулок и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48