Двое дюжих копов эскортировали меня к выходу. Но перед тем как выйти из помещения, я прошел почти рядом с Хорейном Хэмблом. Его красивое лицо перекосилось, покрылось потом, на щеках появились какие-то непонятные пятна.
– Ублюдок! – прошипел он злобно. – Самый настоящий ублюдок. Из-за вас я могу проиграть на выборах.
– Впредь будьте осторожнее, – заявил я довольно громко.
– Давно известно, что друзей нужно выбирать осмотрительно. «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты». Или вы об этом забыли?

* * *

Ночь в тюрьме была невероятно долгой.
И долгий день.
День выборов.
Днем капитан Сэмсон, разумеется, чисто выбритый и жующий свою неизменную черную сигару, принес мне «Геральд Стандарт». Через всю первую полосу тянулось вверху одно слово: «ВЫБОРЫ».
Но ниже была полностью напечатана речь Дэвида Эмерсона. Фотокопия, чуть меньшего размера, но все же читаемая. И достаточно крупный снимок, сделанный в офисе Себастьяна, знаменитой комнате с разрушенной теперь стеной, очевидно, сразу же после того, как я оттуда ушел (или меня «ушли»). Все знакомые лица, важные персоны, известные всей стране. И даже нога Билла Кончака.
Снаружи разразилось черт знает что, как я предполагал, но до меня доходили лишь сообщения из вторых рук. Однако было ясно, что скандал был не просто местным или национальным, он перерос в международный. Сенсационные репортажи, от вполне спокойных до истерических, от достоверных до клеветнических были напечатаны во всех газетах Америки, Европы, Азии и Австралии.
В камере особенно нечем заниматься, поэтому я просмотрел газету от начала и до конца, сначала прочитал все заголовки, потом кое-какие статьи. Конечно, я не стал читать все истории, зато внимательно прочитал статью о размышлениях администрации. Им никак не понять, почему так много аморальных поступков. Спросили бы у меня, я бы быстро им все объяснил...
Первый луч надежды мелькнул у меня во второй половине дня во вторник, когда ко мне пришли Сэмсон и Роулинс.
Сэм сообщил, что теперь полиция располагает неоспоримыми доказательствами того, что пластинку «Аннабел Ли» записал действительно Чарли Вайт и, разумеется, все последующие пластинки и альбомы Джонни Троя. Они «раскопали» несколько человек, которые помогали готовить пластинку, являясь свидетелями того, как Вайт и Трои одни в комнате готовили записи. Полиция обнаружила и того единственного человека, который при необходимости присутствовал при всех сеансах и был посвящен в обман.
– Это информация была сообщена прессе, – сказал Сэм. – Должно помочь.
– Да, должна быть дополнительная информация. Надеюсь, что скоро.
– Люди страшно возбуждены. Произошли беспорядки, когда хоронили Фрэнсиса Бойла.
Он рассказал мне о донесениях, которые только что стали поступать, о том, что произошло что-то вроде открытого бунта, мятежа. Как будто, возмущенные обманом почитатели Джонни Троя выбросили тело Фрэнсиса Бойла из гроба.
Потом заговорил Роулинс:
– Пока я завяз с Кончаком, Шелл.
У него был усталый вид.
– Крепкий орешек. Он не расколется... разве что перед смертью. Но мы возьмемся за его окружение, уже нашли кое-кого из «красоток», с которыми он обтяпывал свои дела.
Он подмигнул.
– Мы все знаем, что ты не виноват, Шелл, но мы должны все сделать так, чтобы, как говорится, ни к чему нельзя было придраться.
– Я все понимаю. Я и сам не был уверен, что это не я, после того, как наслушался Бэрона и некоторых других.
Копы рассмеялись.
Итак, положение улучшилось.
Но мне требовалась большая помощь. История разрасталась, как снежный ком, и пока не начала таять. А сейчас граждане приступили к голосованию. Конечно, фотография, помещенная в газете, где запечатлено «тайное совещание» в офисе Себастьяна, стала известна всей стране, всему миру. Несомненно, она произвела впечатление.
Достаточно ли сильное?
Про меня, естественно, писали всякие небылицы. Одна газета утверждала, что я стою во главе какого-то дьявольского заговора. Дуерфы утверждали то же самое, но от них я ничего другого и не ожидал.
Однако правда приобретала все более широкую известность. Себастьян был настолько дискредитирован, что на его месте я бы провалился от стыда сквозь землю. Вместе с ним погорели многие его клиенты, лопнули, как воздушные шары, пронзенные иглой. Пришло время переоценки ценностей, гении были так же быстро развенчаны, как и взлетели на олимп.
Насколько пали в цене акции Хэмбла, я не знал. Да и никто бы этого не сказал наверняка, все выяснится уже после того, как станут известны результаты выборов. А это произойдет спустя значительное время после того, как закроются избирательные участки.
Когда я принимался об этом думать, у меня начиналась нервная дрожь. Теперь против меня можно было выдвинуть множество обвинений, дальше будет еще больше. И если только Хэмбла выберут Президентом, моя песенка будет спета.
Я громко застонал.
Что если он уже избран?
От одного лишь предположения у меня начался не то бред, не то сон наяву, ночной кошмар в состоянии бодрствования. В какой-то розовой дымке мне представлялось то, что произойдет, как если бы это уже случилось.
Видения исчезли, розовый туман пропал, но я продолжал громко стонать. Единственное, что я мог сделать, это сидеть в своей камере, думать, потеть и дрожать от страха.
Поэтому я сидел.
Думал.
Потел.
И дрожал.
Был уже поздний вечер, когда Сэмсон и Роулинс снова пришли, Сэм улыбался. Он положил свою руку мне на плечо и сказал:
– Ну, Себастьян раскололся. Раскололся, как только услышал. Короче, важно то, что он сознался в том, что убил Чарли Вайта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48