Вы ушли вдвоем, потому что я тогда болела. Да и ты чувствовал себя неважно – мне кажется, от тебя-то я и подхватила заразу. Тебе хотелось остаться дома, полежать на диване, посмотреть футбол. Но Анна на тебя насела, и ты сдался.
Я начал смутно припоминать. Давнишнее воскресенье в зоопарке Бронкса. Мы с Анной кормим слонов.
– Да, было такое.
– Когда вы вернулись, я тебя поблагодарила. Понимала, что тебе совсем не до прогулок, но ты пошел. Ради Анны. Не бог весть какой подвиг, и все-таки. Мне было очень приятно, что ты его совершил.
Диана смотрела прямо на меня – в лицо, – словно искала что-то потерянное. И мне захотелось ей сказать: «Я здесь. Я никуда не делся».
– А ты мне ответил: «Каждый день с Анной, каждый миг – это своеобразный вклад. Если достаточно вложить и не растратить, то, повзрослев, она станет богатой. Воспоминаниями». Тогда я решила, что это глупо. И очень здорово. Ей скоро потребуется диализ.
– Не может быть! – У меня моментально испарились мысли о зоопарках, слонах, Лусинде и Васкесе.
– Доктор Барон провел анализы. Почки сдают. Одна уже почти отказала. В скором времени нашу дочь придется трижды в неделю подсоединять к аппарату.
– Когда?
– Какая разница? Это будет, и все.
Диана заплакала.
– Я думаю, ты прав, Чарлз.
– Что?.. В каком смысле?
– Думаю, мы вели себя с ней правильно. Создали ей хороший банковский счет. И никогда не забывали класть туда деньги. Ни разу.
Я почувствовал жжение у век и что-то горячее, мокрое на щеках.
– Извини, Чарлз. Я никогда не закрывала глаза на то, что должно случиться. Но сейчас забылась. Я не должна была об этом говорить. Не хотела, чтобы это прозвучало. Прости.
– Диана… Я…
– Но мы должны повторять, какая у нас замечательная дочь. Все время, пока она с нами. Это очень важно.
И каким-то волшебным, необъяснимым образом мы оказались в объятиях друг друга.

* * *

Когда мы наплакались и, держась за руки, сели рядом и стали смотреть в чернильно-темную ночь за окном, мне показалось, Диана вот-вот попросит меня не уходить. Я даже увидел, как формируются в ее голове слова.
И сознательно нарушил очарование этого мига. Встал и сказал, что мне пора.
Я не мог остаться дома. Пока не мог.
Кое-что стало мне ясно. Кристально ясно.
Мне следовало завершить неоконченные дела.
Меня выгнали с работы. Отлично. Надо было найти другую. Лучше прежней.
Надо было восстановить фонд Анны.
А для этого где-то достать средства.
Каким-то образом вернуть свои деньги.

Сошедший с рельсов. 34

Ноги Лусинды невозможно было не увидеть.
Я заметил их и в первый раз – в поезде, и сейчас – в толпе на Пен-стейшн. Они выделялись среди множества других ног, ухоженные и сексуальные.
Лусинда была с мужчиной.
Я выслеживал их много дней. Каждое утро садился на поезд 5.30. Прятался в том месте, где встретил их в прошлый раз, и терпеливо ждал.
Я говорил себе: «Это мой единственный шанс». Скрещивал пальцы и читал молитвы.
Наконец я их засек, и оказалось, мне трудно на них смотреть.
Я чувствовал себя обнаженным, уязвимым и напуганным.
А в незнакомом мужчине невольно узнавал самого себя. Как-то на дружеском мальчишнике я отвернулся от юной стриптизерши в золотистом парчовом ремешке на бедрах, окинул взглядом товарищей и с отвращением подумал: «Я такой же, как они».
Этот мужчина был явно очарован Лусиндой. Держал за руку, любовно заглядывал в глаза.
Теперь я нисколько не сомневался. Она его охмурила, как некогда меня. Он оказался следующим.
«Какой трогательный, – подумал я. – Какой жалкий».
Как я в недалеком прошлом.
Взглянув на фотографию в магазине, я задался вопросом: «Почему именно меня выбрали объектом атаки?» И не задумываясь ответил: «Потому что я ее жаждал. Какой угодно. Лишь бы выбила из привычной колеи».
Я то и дело мысленно возвращался к нашим встречам с Лусиндой. Прокручивал их в сознании, как рабочий материал на редакционном компьютере и «Мовиоле» «Мовиола» – фирменное название звукомонтажного аппарата.

. Как мило она сказала: «Я за вас заплачу».
В тот день она меня подцепила.
Лусинда и мужчина завернули в открытое кафе и взяли обезжиренные персиковые оладьи и бублички; мужчина заказал кофе.
Они сидели за маленьким столиком. Плечи их соприкасались, лица иногда застилал пар.
Сначала я держался к ним спиной, потом нырнул за газетный стенд. Я опасался, как бы она меня не заметила, хотя вообще-то зря: узнать меня было трудно.
Во-первых, я похудел. После того, как моя жизнь пошла под откос, у меня испортился аппетит, а затем и вовсе исчез. Одежда висела на мне, как на плечиках. Во-вторых, пополнив благодаря coup de grace Прекращающий страдания смертельный удар (фр.).

Барри Ленге ряды безработных, я бросил бриться. Моя эспаньолка превратилась в настоящую бороду. Несколько дней назад в ванной комнате я посмотрел в зеркало и увидел лице вроде тех, что показывают в кинофильмах о заложниках. Иностранный дипломат, пробывший несколько месяцев в заточении, – вот как я теперь выглядел.
Мне надоело подглядывать за ними из-за газетного щита.
Меня начала разбирать злость. Она поднялась во мне внезапно, как тошнота. Чувство необыкновенной силы. Такую злость я испытывал только к Богу из-за болезни Анны – в те дни, когда в Него верил и не верил. У меня сжались кулаки, и я представил, как запускаю их в рожу Васкеса. И в ее прекрасное лицо.
Но я подавил желание выйти и сказать, что обо всем догадался. Что знаю, как она меня обманула. Надо было дождаться своего часа. Вернуть деньги Анны. Для этого требовалось найти Васкеса. А чтобы найти Васкеса, нужна была Лусинда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74