– Узнаешь?
Они ходили из лавки в лавку в ремесленном квартале за пятой стеной: Уида отправила их поискать бубенцы и другие украшения для лошадиной упряжи, а если не найдут – заказать подходящие у ремесленников.
Ночь, которую Уида провела с Талиессином, казалось, оставила у эльфийки грустные воспоминания. Она вернулась в дом Адобекка рано утром – солнце еще не встало; сбросила роскошное одеяние прямо в прихожей и устроилась спать в своей кровати на кухне. Она проспала почти весь день, а когда проснулась – выглядела точно такой же, как обычно. Ни безумно счастливой, ни особенно огорченной она не была.
– Я оказалась всего-навсего наиболее подходящим существом для Талиессина в ту ночь, – обмолвилась она в разговоре с Эмери, который был ей ближе, чем Ренье. Но строить на этом какие-то планы было бы серьезной ошибкой. Поэтому… – Она отвела глаза и немного помолчала, прежде чем закончить фразу: – Поэтому никогда больше не заговаривай со мной об этом!
О ночном приключении Уиды Эмери действительно с эльфийкой не заговаривал. Он обсуждал эту тему с братом.
Ренье без обиняков сказал ему, что считает эльфийскую любовь чем-то вроде стихийного бедствия или катастрофы.
– От нее нет укрытия, – мрачно говорил он, озираясь по сторонам как бы в безнадежных поисках подобного укрытия. – Она повсюду. Куда бы ты ни пошел, она везде тебя отыщет и потребует своего. Уида попалась в ту же западню, которую расставила мне королева.
– У ее величества нет больше забот, как только расставлять западни молодым людям, – сказал Эмери, морщась.
– Ты понимаешь, что я имею в виду. – Ренье не поддержал его тона. – Я понадобился королеве для ее маленькой придворной интриги. Она хотела посмотреть, как у Вейенто отвиснет челюсть. Она на это посмотрела… И теперь моя жизнь окончена.
– Мне противно тебя слушать, – сказал Эмери.
Ренье пожал плечами и замолчал. Так что тема эльфийской любви оказалась для Эмери запретной и в разговорах с Ренье.
С Уидой оба брата, не сговариваясь, обращались как с тяжело, почти смертельно больной. Они наперебой спешили выполнить любую ее просьбу; более того, оба искренне радовались, когда у нее вообще возникало какое-либо желание. Сегодня она захотела переделать старую уздечку, и оба отправились искать бубенцы.
– Наверное, хочет поучаствовать в скачках, – высказал предположение Эмери, когда они добрались до первой из лавочек, где торговали изделиями мужей супруги златокузнецов.
И вот тут-то Ренье и схватил брата за руку:
– Ты узнаешь вон ту девушку?
Не увидеть молодую особу, на которую указывал Ренье, было бы мудрено: она была высоченной и исключительно костлявой. Ее одежду составляли длинный узкий балахон черного цвета, перевязанный на груди крест-накрест истрепанной шалью, и маленькая, похожая на блин мужская шляпа с оборванными полями.
Но самым примечательным в ее наружности были волосы, длинные и распущенные. По всей очевидности, их никогда не касался гребень: они свалялись и напоминали хвост какого-нибудь животного.
– Генувейфа со Старого Рынка! – выговорил Эмери удивленно. – Что она делает в столице?
Дочка гробовщика из Коммарши была приятельницей Ренье, когда оба брата учились в Академии и были еще весьма далеки от дворцовых интриг хитроумного Адобекка. Генувейфа никогда не отличалась ясностью рассудка, что не мешало ей оставаться приветливой и доброй, а подчас – и проницательной. Если слепые обладают более острым слухом, нежели зрячие, то полоумная гробовщица, несомненно, имела чрезвычайно чуткую душу, которая безошибочно улавливала малейшие оттенки фальши.
После смерти отца Генувейфа унаследовала его ремесло: она хоронила в Коммарши умерших бедняков, а также тех, от кого отказывались более престижные гробовые конторы, например преступников, скончавшихся в тюрьме.
Менее всего братья ожидали встретить ее в столице. И все же ошибки быть не могло: тощая верзила, закутанная в шаль, несомненно, была им знакома.
Ренье догнал ее, оставив брата ждать возле лавки.
Она обернулась, заслышав быстрые шаги у себя за спиной. Улыбка мгновенно расцвела на ее тощем, испачканном лице.
– Ренье, – проговорила она. – Я сразу тебя вспомнила. Ты еще называл себя Эмери, а это было неправильное имя…
– Точно. – Он взял ее за руку, притянул к себе и снова оттолкнул, рассматривая. – Эмери тоже здесь. Хочешь его увидеть?
Она неопределенно тряхнула головой. Шляпа-блин свалилась с ее волос, но Генувейфа даже не заметила этого.
– Здесь? – переспросила она. – Он тоже здесь? А что он тут делает?
– Живет, как и я.
– А вот я не живу, – грустно сказала девушка.
– Чем же ты занимаешься?
– Ну, я убегаю… – Ее глаза ярко блеснули. – Я бегу, а за мной все рушится. Стены, мосты… Вообще – все. Иногда змеи.
– А, – молвил Ренье.
Генувейфа сразу поняла, что он ей не поверил, но заговорила о другом:
– Я хочу увидеть королеву.
Ренье сразу сжался: всякое упоминание о королеве в эти дни было для него болезненно. Но девушка как будто не заметила настроения своего собеседника – а может быть, сочла это чем-то несущественным.
– Потому что всякая женщина в королевстве может увидеть королеву, – продолжала она важно, – а я – гробовщица, и мне хочется Знак Королевской Руки. Если у меня будет такой Знак, я сразу разбогатею, у меня появятся деньги и любовники, и я куплю себе толстое белое платье. – Она очертила руками пышные юбки. – Тебе бы понравилось?
– Да, – сказал Ренье.
– Здравствуй, Генувейфа, – проговорил, подходя к ним, Эмери.
Она сразу схватила его обеими руками, подтащила к себе, зашептала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143