– Смерть и тлен… Смерть и тлен…
– Сбывается старое проклятие сумерек! – закричала танцовщица с флейтой.
Она прошлась колесом по площади: апофеоз жизни и молодости, торжество юной силы. Мелькали ее руки, ноги, чуть согнутые колени, изящные узкие ступни, развевались ее одежды, совершенно обнажая ее всю, выше пояса, и вдруг между складок прозрачной туники проступало лицо с оскалом неестественной улыбки, а затем копна желтых волос вновь скрывала его.
– Проклятие сумерек! – кричала Ингалора.
– Проклятие сумерек, – тянул человек в сером, жмущийся к тени скал.
– Мрак и пламя, мрак и пламя… – стучали маленькие, пронзительно звучащие клавикорды, и внезапно Гальен догадался, что это за музыка: мелодия почти в точности описывала Аббану. Не такую, какой она стала, а такую, какой была когда-то. Сегодня была ночь, когда многие играли музыку, написанную Эмери, но лишь немногие из участников празднества знали об этом.
Рыцарь Ночи громко спросил:
– В чем заключается проклятие сумерек?
Музыка оборвалась, как будто судьба промолвила в мыслях своих: «Довольно!» и острым серпом обрезала чью-то жизненную нить.
В наступившем безмолвии тихо зазвучали слова – их произносил рыцарь Солнца, и радужный клинок медленно ходил над его головой, выписывая в темном воздухе странные узоры, от которых невозможно было оторвать взгляд:
– Раз в четырнадцать лет Ассэ и Стексэ сходятся в опасной близости. Одна из лун – твоя, она ярче светит в краях, где живут эльфы. Вторая луна любит заглядывать в лица спящих людей, и я охотно любуюсь ею, когда отдыхаю от своей солнечной службы. Но сегодня луны столкнутся. Прольется кровавый ливень, звезды не удержатся на небе… Ассэ уничтожит Стексэ, Стексэ сожрет Ассэ, и все живое умрет.
– Мне жаль, – сказал рыцарь Ночи, и рыцарь Солнца отозвался:
– Мне страшно.
Человек в сером развел в стороны руки, и выбежавшие на площадь танцовщики метнули в него кинжалы. Он без труда поймал летящие ножи за лезвия и, бессильно разжав пальцы, выронил их на мостовую. Танцовщики медленно наклонились, подобрали ножи и с опущенными головами разошлись.
Указав на него, рыцарь Ночи спросил:
– Он безумен?
Рыцарь Солнца ответил:
– Он несчастен.
Рыцарь Ночи сказал:
– Его горе пройдет вместе с нашим миром. Осталось недолго…
Рыцарь Солнца покачал головой:
– Его горе никогда не пройдет. Он останется на этой скале и будет созерцать открывшуюся перед ним пустыню, покрытую вечными сумерками.
Рыцарь Ночи закричал, обращаясь к серой тени:
– Хочешь умереть?
Тот не ответил.
Гальен подумал: «Нет, никогда! Но ведь это и невозможно – я не могу умереть…» И ему вдруг показалось, что разыгрываемая перед ним пьеса – ответ на самые безумные надежды, на самые отчаянные мольбы, устремленные в никуда.
Словно угадав, о чем думает зритель, стоящий связанным на телеге, рыцарь Солнца промолвил:
– Несчастный не сможет даже броситься со скалы – он прикован к ней невидимой цепью – собственной кровью. Он ступил на путь сумерек и теперь бессмертен…
– Опасное королевство – сумерки, – сказал рыцарь Ночи.
И тут телега дернулась. Стражники, видимо решив, что и без того слишком много времени потратили на представление, возобновили путь.
«Вот и еще одна вещь из бесчисленного множества тех, что мы видим в последний раз, – подумал Гальен. – Умереть и не узнать, чем закончилась пьеса…»
Сейчас ему это казалось самым несправедливым из всего, что его ожидало, и самым жестоким.

* * *
– Кажется, теперь мы можем считаться настоящими придворными, – говорил Ренье, набрасывая на плечи красный плащ. – Посмотри, так хорошо?
– Для чего ты вырядился? – осведомился Эмери. Он был одет почти буднично.
– Так. – Ренье двинул бровью. – Все-таки праздник.
– Ты сможешь веселиться, зная, что произойдет?
Ренье подошел к брату.
– Понятия не имею, – честно признался он. – Есть нечто отвратительное в смертной казни. Но не пойти я не могу.
– Талиессин никого не обязывал идти и смотреть на это, – напомнил Эмери. – Тебе вполне дозволяется отправиться в какое-нибудь другое место. Более веселое. Более интересное.
– Они убили ее… Я был там и не видел, как она умерла, – сказал Ренье тихо.
– Хватит твердить об этом, – рассердился Эмери.
– А ты зачем идешь?
– Из любопытства.
– Не ври, – с отвращением сказал брату Ренье.
– Клянусь тебе, из любопытства…
Ренье махнул рукой и не стал допытываться. Он и сам не мог бы объяснить, для чего ему видеть смерть Аббаны и Гальена. Может быть, для того, чтобы убедиться в том, что они действительно умерли, что Талиессин в последний миг не отменил своего страшного решения.
«Сегодня наступает день крови, – так сказал Талиессин, когда объяснял придворным, каким он видит праздник летнего солнцестояния. – Крови будет много. В том числе и моей. Каждый волен выбирать то, что ему хочется видеть. Я никого не буду осуждать за его выбор. Я не король, я только регент. Нравственные побуждения подданных меня не касаются, коль скоро это подданные грядущего короля, не мои. Я намерен следить лишь за тем, чтобы в королевстве моего будущего ребенка был порядок».
Талиессин удивился, узнав, что братья решили отправиться смотреть на казнь.
– Тебе это интереснее, чем новая пьеса Лебоверы? – спросил Талиессин у Ренье, подойдя к братьям и заговорив с ними вполголоса.
– Я хочу проститься с Аббаной, – сказал Ренье. – И с Гальеном. Когда-то мы были на одной стороне.
Талиессин пренебрежительно махнул рукой.
– Убийцы всегда скучны, Ренье, можешь мне поверить. Посмотри на меня – и увидишь всех убийц, какие есть в мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143