Неподалеку протекал ручеек, и

на берегу его Тарантио отыскал заросли крапивы и скороды. Продолжив
поиски, он скоро обнаружил настоящее сокровище - дикий лук. Вернувшись
на стоянку, Тарантио развел костер и, когда пламя занялось как следует,
кинжалом срезал с березы два больших квадратных куска коры. С помощью
рогульки Тарантио подержал бересту над огнем, чтобы она нагрелась и
размягчилась. Из первого куска он ловко и умело свернул небольшую чашу,

но когда принялся за второй кусок, терпение ему изменило, и береста
треснула. Тарантио выругал себя и уже с удвоенной осторожностью срезал с

березы еще один кусок коры.
Наполнив первую чашу водой из ручья, он вернулся к огню, развел
второй костер и принялся размеренно подбрасывать в него хворост. Когда

образовалось достаточно углей, Тарантио поставил чашу на огонь и бросил

в воду горсть крапивных листьев, нарезанную кусками скороду и несколько

луковиц. На первом костре он поджарил кролика. Мясо оказалось жирное,
нежное, и Тарантио сразу съел половину тушки, а остатки бросил в кипящую

воду.
Здесь, высоко в горах, вода выкипала быстро, и Тарантио еще трижды
пришлось сбегать за ней к ручью. Он не опасался, что берестяная чаша
сгорит - главное, чтобы пламя не поднималось слишком высоко.
Внизу, в лагере наемников, Тарантио бросил пару превосходных медных
котелков и прочую утварь, накопленную за годы службы. Когда на лагерь
напали копейщики Карис, заботиться о личном имуществе было некогда.
Тарантио лег навзничь, неотрывно глядя в небо. Сейчас он уже с трудом
мог припомнить время, когда не приходилось воевать. Почти треть его
жизни прошла от сражения к сражению - то осаждаешь город, то обороняешь,
то атакуешь врага, то отбиваешь вражескую атаку.
Все эти свары между герцогами здесь, в холодном величии гор, казались
такими глупыми мелочами. Как, впрочем, и женские прелести - пускай даже
речь шла о Мириак. Дейс, конечно, был прав - Тарантио влюбился в нее и
часто думал о ней, вспоминал ее атласно-гладкую кожу, теплое пьянящее
дыхание. Не важно, что Мириак была куртизанкой, то есть шлюхой для
богачей. Тарантио знал, надеялся, чувствовал, что в глубине души она
совсем другая.
- Какой же ты неисправимый романтик, братец! Едва твоя красотка
услышит звон золотых монет, она тут же повалится на спину и раздвинет
ноги. И плевать ей, чье это будет золото - твое или нет.
- Ты же сам сказал, что она влюбилась в меня, - напомнил Тарантио.
- Ну да, я так и сказал - в мальчишку-девственника. Это ее и
привлекло. Очень скоро ты бы ей надоел.
- Ну, этого мы уже никогда не узнаем, верно?
Когда наступили сумерки, Тарантио съел похлебку. Варево получилось
недурное, сытное и пряное на вкус, но он сам испортил себе удовольствие,
некстати припомнив последнюю трапезу в лагере наемников - когда у него

еще была соль. Дейс помалкивал, за что Тарантио был ему несказанно
благодарен.
На следующее утро он двинулся дальше, по узким долинам, где густо
росли ольха, сосна и береза. Распогодилось, и в ясном небе сияло солнце,
зажигая белым пламенем заснеженные пики дальних гор.
Тарантио шел, стараясь не думать о битвах и войнах, - он вспоминал те
далекие мирные дни, когда жил у Гатьена, изучал древние летописи,
пытаясь отыскать хоть какой-то смысл в кровавой истории этих плодородны
х
земель. "Если все эти войны когда-нибудь закончатся, - подумал Тарантио,
- стану ученым".
В голове у него эхом отозвался насмешливый хохот Дейса.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В трехстах милях северо-восточнее, в самом сердце недавно возникшей
каменистой пустыни стройный и гибкий светловолосый человек взбирался
на
вершину горы, которая некогда называлась Капритас. Его зеленый плащ был

истрепан и изорван, подошвы башмаков протерлись почти до дыр. Дуводас
Арфист стоял на вершине горы и боролся с приливом отчаяния и нестерпимой

боли. На его тонком лице и в мягких серо-зеленых глазах отражалась та же
печаль, которая терзала его душу. В этой земле не осталось ни капли
магии. Черные лысые скалы торчали повсюду, словно гнилые зубы, и
Дуводасу мерещилось, будто он забрался в чудовищную пасть самой смерти.

Там, где некогда царила красота, где зеленели леса, текли реки, нежились
под солнцем плодородные долины, - теперь не осталось ничего. Плоть земли

была содрана до костей, содрана незримой рукой, перед которой склонилась

бы и сама вечность. Четыре города эльдеров сгинули бесследно, и даже
ветер, шуршавший между бесплодных скал, не мог отыскать ни малейшего их

следа, ни единого намека на то, что они когда-то существовали. Ни
треснувшей чашки, ни детской куклы, ни могильной плиты.
Взгляд серо-зеленых глаз Дуводаса, скользя по ощеренным черным
скалам, остановился на Близнецах - так звались два высоких утеса, что
веками осеняли город Эльдериса.
Дети эльдеров, еще не достигшие зрелости, частенько забирались на
Визу - левый утес - и, преодолев восемь футов пустоты, перепрыгивали на
каменистую макушку соседнего Пазака. На склонах этих утесов с
незапамятных времен был насажен Зачарованный Сад, и в нем круглый год
росли самые прекрасные в мире цветы. Теперь и здесь был только мертвый
камень. Ни травинки не осталось на безжизненных черных склонах, и даже
память Дуводаса не в силах была их оживить. Дуводас выпрямился и вынул
из мешка за спиной маленькую арфу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20