Несколько дверей, как догадалась Мария, вели в кладовые и чуланы. Окна выходили на задний двор, так что комнату наполняло утреннее солнце, и вся она была веселой, яркой, теплой и потрясающе чистой. В ней не было стульев, но у стены стояла деревянная скамья и несколько трехногих деревянных табуреток. Одна из табуреток была придвинута к столу, и на ней, лицом к той двери, в которую вошла Мария, стоял маленький горбатый карлик, раскатывающий тесто. Он коротко кивнул и указал скалкой на скамейку у стены.
- Мармадьюк Алли к вашим услугам, маленькая госпожа, - произнес он тонким скрипучим голосом. - Садись, но слов никаких не произноси. Не могу позволить себе участвовать в беседе, пока вовлечен в творение пирога с телятиной.
Несмотря на свою манеру выражаться, он, похоже, неплохо к ней отнесся, потому что на лице его внезапно вспыхнула широченная улыбка, так что рот растянулся до ушей, а маленькие круглые блестящие черные глазки весело ей подмигнули. Тем не менее Мария была рада, что Рольв предостерег ее утром от вторжения на кухню незваной, поскольку что-то в его облике подсказывало, что вольничать с собой он не позволит. Она подошла к скамье, села и скромно сложила руки на коленях.
Между тем Захария взгромоздился на другую табуретку рядом с карликом и сидел там, мурлыча и качая хвостом, время от времени протягивая огромную лапу и с непередаваемым изяществом расправляясь с куском пирога. Ясно было, что эти двое - добрые, не разлей водой, друзья, и кот имеет кое-какие привилегии. По размеру они не очень отличались друг от друга, Захария был почти такой же, как карлик.
Скромно сидя на скамье, Мария разглядывала карлика. Он на нее не смотрел, полностью поглощенный тестом, и у нее был удачный момент для того, чтобы его рассмотреть. Никогда раньше не видала она такого создания, и у нее даже рот слегка раскрылся от удивления.
Он, должно быть, подумала она, очень стар; бакенбарды, обрамляющие все лицо, наподобие жабо, были белоснежными, белоснежными были и кустистые брови. Если не считать бакенбард, лицо у него было чисто выбритое, коричневатое, как печеное яблочко, и изборожденное сотнями мелких морщинок. Нос его так уютно устроился, что был почти незаметен, но похоже обладал незаурядной чувствительностью, судя по тому, что при работе подергивался, как у кролика. Обоняние, как и положено хорошему повару, было у него развито в высшей степени. Когда он улыбался, его крупный рот растягивался со щедростью полумесяца, а когда он сжимал губы - напоминал непреклонность мышеловки. Уши его были много больше всего остального, но красивой формы и с острыми кончиками, как у фавна. Руки тоже было куда больше всего остального, и когда он опускал их вниз, его коричневатые крупные ладошки доставали до лодыжек. Ступни, наоборот, были маленькие, изящные, как у ребенка, но кривые ноги и горб напоминали Панча из кукольного театра.
Несмотря на такое странное несоответствие частей тела, на него тем не менее было приятно смотреть из-за его необычайной аккуратности и яркости одежды. На голове он носил алую шапочку. Рубашка и бриджи были цвета вереска, а жилетка изумрудно-зеленая, расшитая алыми маками. Вязаные носки были того же цвета, что и бриджи, а коричневые башмаки были украшены сверкающими серебряными пряжками. На нем был белоснежный фартук с грудкой, защищавший, пока он работал, его великолепное одеяние.
Приятно было смотреть на Мармадьюка Алли, когда он делал тесто, потому что если кто и был мастером своего дела, так это Мармадьюк. Он орудовал скалкой, как королевским скипетром, и его тесто было таким легким, что больше напоминало морскую пену, чем тесто. Рядом с ним стоял огромный противень, полный сочной телятины и свинины, крутых яиц, петрушки и нарезанного лука. Когда Мария все это увидела, рот у нее наполнился слюной, а когда он накрыл начинку огромным пластом белого раскатанного теста, она с трудом сглотнула. Потом он принялся за украшение пирога, его ловкие пальцы с искусством, которому мог позавидовать любой скульптор, налепили из теста цветов и листьев.
Когда дело было сделано, он отнес пирог к одному из очагов, где огонь был послабее, расчистил там для него место, поставил в самую середку, закрыл железным листом и присыпал сверху горкой горячей золы. Затем он подошел к одной из хлебных печей, открыл железную заслонку, и Мария увидела, что в ней только что прогорела и рассыпалась в горячие уголья вязанка хвороста, а внутри печь была обложена кирпичами для того, чтобы сохранять тепло. Мармадьюк отгреб уголья на одну сторону, сдернул белую ткань с двух стоящих на полу чанов с тестом, сделал лепешки, засунул их в печь и закрыл дверцу.
Потом он пошел к одной из дверей, за которой Мария увидела выложенную прохладным камнем кладовку, и вернулся назад с большой голубой миской, полной яиц, и голубым кувшином сливок. Водрузив все это на стол, он принялся за сладкий крем. На сладкий крем пошла дюжина яиц, пинта сливок и корица для аромата.
- Интересно, - подумала Мария, - сможет ли мисс Гелиотроп съесть сладкий крем после такого пирога.
Но ей не надо было беспокоиться, потому что у Мармадьюка был чувствительный и проворный нос, и он издалека унюхал коробочку с мятными лепешками в ридикюле мисс Гелиотроп. Поэтому, как только он сбил сладкий крем, он сделал еще легкий сладкий творог, влил туда капельку бренди и посыпал толчеными орешками.
- А закуской, - проскрипел он, внезапно нарушая затянувшееся молчание, - ей будут яйца всмятку.
Похоже, что на этом Мармадьюк Алли закончил готовку. Он собрал всю грязную посуду, сложил ее в большой красный глиняный таз и налил в него теплой воды из чайника, стоявшего на очаге… Тут Мария осмелилась заговорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72