Пробило четверть четвертого, половина... пробило, три
четверти четвертого... но скорохода не было видно. Должен признаться, что
мне понемногу становилось все больше не по себе. Мне чудилось, что его
величество время от времени поглядывает на шнур от колокольчика, собираясь
вызвать палача. Мне, правда, еще разрешили выйти в сад, чтобы глотнуть
свежего воздуха, но за мной все время следовали двое услужливых
соглядатаев, не спускавших с меня глаз.
Когда стрелка показывала уже пятьдесят пять минут четвертого, я
поспешил послать за моими слугами - за слухачом и стрелком. Они немедленно
явились, и я приказал моему слухачу лечь на землю и послушать, не
приближается ли скороход. К немалому моему испугу, он доложил, что негодяй
где-то, и притом далеко отсюда, прилег отдохнуть и сейчас храпит что есть
мочи.
Но лишь только мой славный стрелок услышал это, как взбежал на высокую
террасу и, приподнявшись на цыпочки, закричал:
- Клянусь своей душой! Лежит себе этот лентяй под дубом около Белграда,
а рядом с ним бутылка! Погоди! Сейчас пощекочу тебя так, что ты сразу
проснешься! - И с этими словами он вскинул свое кухенрейтеровское ружье и
выпустил заряд прямо в вершину дуба. Целый град желудей, веток и листьев
посыпался на спящего, разбудил его, и так как скороход и сам почувствовал,
что чуть было не упустил время, то он с такой быстротой пустился бежать,
что с бутылкой и собственноручной запиской Марии-Терезии в три часа
пятьдесят девять с половиной минут оказался у дверей кабинета султана.
Вот это было вино! Ох, как смаковал его высочайший лакомка!
- Мюнхгаузен, - сказал он, - не обижайтесь, если эту бутылку я оставлю
для себя одного. У вас в Вене лучшие связи, чем у меня! Вы сумеете добыть
для себя и другую бутылку!
Сказав это, он спрятал вино в шкафчик, сунул ключ в карман штанов и
позвонил казначею.
О, сколь сладостен показался мне этот серебряный звон!
- Теперь, - произнес он, - я должен рассчитаться с вами за наше пари...
Вот, - добавил он, обращаясь к казначею, который появился на пороге, -
отпустите моему другу Мюнхгаузену из моей казны столько, сколько сможет
унести самый сильный из его слуг.
Казначей поклонился своему господину, ткнувшись носом в землю. Мне же
великий султан дружески пожал руку и затем отпустил нас обоих.
Как вы легко можете себе представить, милостивые государи, я, не мешкая
ни минуты, воспользовался полученным разрешением. Вызвав силача с его
длинной льняной веревкой, я отправился с ним в кладовую казначейства.
На то, что мой силач оставил в кладовой после того, как упаковал свою
ношу, вы вряд ли позарились бы.
Как можно быстрее устремился я со своей добычей в гавань, нанял там
самое большое судно, какое только нашлось, и, нагрузив его до отказа,
пустился на всех парусах со всеми своими слугами в море, торопясь скрыть
мой улов в безопасном месте.
Случилось именно то, чего я опасался. Казначей, оставив незапертыми
двери и ворота своей сокровищницы - ведь запирать их теперь не было особой
надобности, - со всех ног бросился к великому султану и поведал ему о том,
как широко я истолковал его разрешение.
Великого султана словно обухом по голове ударило. Он сразу же раскаялся
в своем необдуманном поступке и приказал своему адмиралу немедленно со
всем турецким флотом двинуться за мной в погоню и довести до моего
сознания, что таких условий в нашем пари не было.
Не успел я поэтому отплыть и двух миль, как увидел, что за мной, подняв
все паруса, следует в полном составе турецкий военный флот. Должен
сознаться, что голова моя, как будто немного укрепившаяся, снова
зашаталась.
Но тут как раз под рукой оказался мой ветродув.
- Пусть ваша светлость не беспокоится, - сказал он и с этими словами
встал на корме нашего корабля, заняв такое положение, чтобы одна ноздря
его была направлена на турецкий флот, а другая - на наши паруса. Затем он
дунул так здорово, что турецкий флот с разбитыми мачтами и рваными
парусами еле добрался до гавани, тогда как мы, подгоняемые попутным
ветром, через несколько часов благополучно прибыли в Италию.
Из моего клада мне все же досталось не много, ибо в Италии, несмотря на
попытки веймарского библиотекаря Ягеманна (*5) спасти ее честь, царят
такая ужасная нищета и попрошайничество, а полиция так плохо выполняет
свои обязанности, что мне - возможно, в силу моей непомерной доброты -
пришлось большую часть моих богатств раздать уличным нищим. Остаток же у
меня отняла по дороге в Рим, как раз на священной равнине Лоретте, банда
придорожных грабителей. Совесть, верно, не очень-то мучила их за это, ибо
добыча была столь велика, что даже одной тысячной доли ее хватило бы для
всей честной компании, для их наследников и наследников этих наследников.
Они могли бы получить за нее полное отпущение всех грехов, прошедших и
будущих, хотя бы даже из рук самого высокопоставленного лица в Риме.
Но теперь, господа, мне и в самом деле пора на покой! Желаю вам
приятного сна.

СЕДЬМОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА МОРЕ
с приложением вполне достоверной биографии одного из знакомых барона,
который, после ухода последнего, выступает в роли рассказчика
Окончив предыдущий рассказ, барон, не поддаваясь уже никаким уговорам,
поднялся, оставив своих слушателей в самом лучшем настроении. Все же он на
прощание обещал им при первом удобном случае рассказать о приключениях
своего отца, которые все они жаждали узнать, да еще добавить к ним
кое-какие другие любопытные истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29