сильные молодые парни — едва с ним управлялись. Тащили на кожаных перемочах, толкая сзади слегами, катки не подложить было — горка. Чувствовалось, нелегко ребятам приходится, да дело того стоило. Не за просто так горбатились — на городских-то ремонтах, ежели артельный староста не дурак, а дураки в такой должности долго не держались, деньгу приличную зашибали, оттого и странствовали по всей Руси-матушке в поисках выгоднейших шабашек, работали на совесть, тяжело и много, зато уж кого-кого, а бедняков средь артельного народа не было. Нестоящие это люди — бедняки-попрошайки, а уж работный человек везде ценен! Артельных в городах уважали, но и побаивались — чужаки, они и есть чужаки, пришельцы. Такие же, как и их собратья с речных волоков, что перетаскивали в торговые сезоны купеческие суда. Уж про тех, кто «с волочи», такие россказни-небылицы ходили! Послушаешь — словно бы и не про православных христиан сказано! Еще бы — кто девок местных обижает? Ребята с волочи. Кто драки затеет? Кто переметы мужицкие тайно ночью снимет, всю рыбу себе забрав? Они же — «с волочи». Сволочи — вот так и прозвали! А что? Чужакам местный обычай не писан. Вот и эти, артельщики, тоже, поди, сволочи, а как же!
— Эй, ухнем!
А пошло бревнище-то, эвон, почти что и дотянули уже. Ну, еще рывок, последний, ребятушки! Староста, ругаясь и уговаривая, метался среди артельных. Раничев не стал смотреть дальше, спросил у прохожих монахов, где тут кельи, да туда и пошел, ускоряя шаг.
Авраамки в келье не оказалось. Один из служек — мелкий бельмастый парень — сказал, что сразу опосля заутрени отправился «дьяк Авраамий» ко служивым людям. Сиречь — к ополченцам, значит. Где те живут, Раничев знал хорошо, а потому, не останавливаясь и не расспрашивая никого, вскорости прибыл на место. Однако и там, у землянок, Авраама не видели. Правда, большинство парней только что пришли со сторожи.
— Угу, — задумчиво покивал Иван. — А Лукьян с Барбашем где сегодня?
— Барбаш у ворот, — звеня кольчугой — тоже, кстати, ржавой, — пояснил кто-то из парней. — А Лукьян на мосту, у пристани.
Поблагодарив за сведения, Раничев направился к мосту. Лукьяна он увидал сразу — стоя у края моста, он картинно опирался на тупую сулицу и строил глазки проходившим мимо девицам. Те — трое, все в одинаковых сереньких шушунах, похожих на короткие кафтаны, — смеясь, несли в деревянных ведрах воду. Несли не торопясь, возле молодого воина остановились отдохнуть.
— Ой, какой у нас страж справный! — громко шепнула одна.
— Это теперь же никакой ворог не доберется, — тут же поддержала подружку другая.
— Да, пожалуй, что и не доберется. Страж, а страж, а копье-то у тебя вострое?
— Да уж конечно вострое, — отозвался Лукьян. — Совсем как у вас языки-то!
— Ой…
Подойдя ближе, Раничев помахал рукой, и стражник, подмигнув девкам, вальяжно, вразвалочку подошел к нему, улыбнулся:
— Здоров будь, дядько Иване!
— И тебе тем же местом. Авраама-писца не видал ли?
— Авраама?
Поправив торчащий из-под шишака подшлемник, Лукьян задумчиво скривил губы, а затем поведал, что видал молодого дьяка с утра, раненько еще, тот был с сумой, а в суме той — грамоты.
— Не в себе чегой-то был Авраам, — вспомнив, добавил стражник. — Бледен зело, на шутки не отвечал никак, а то ведь, бывало…
— А в грамотах-то что было?
— А леший знает, что, — Лукьян махнул рукой. — Записи какие-то. Он чего зашел-то — справлялся насчет оружья да мне пару старых пергаменов дал — я ж тоже в грамотеи учуся. Вона!
Страж хвастливо вытащил из-за пояса свернутые в трубочку кусочки пергамента, видно, что старые уже, многократно подчищенные и затертые. Черновики…
Иван взглянул с интересом: «Взяты с воеводина двора кольчуг кольчатых — двенадцать, вси новый, колонтарь один, шеломы еловчатые да шишаки… Брал Софроний-дьяк для ополченной стражи. На сей день у Флегонта-воя — панцирь кожи бычачей, копье тупо, шелома и вовсе нет, у Варфоломея — шишак еловчат без бармицы, кольчужица в рже, тако же и у Лукьяна, тако же и…»
— Слушай, Лукьяне, а дай-ка ты мне эти грамотцы, а? Ну не навсегда, на время.
— Да бери, — пожал плечами Лукьян. — Владей, коли хошь, мне Авраам еще даст.
— Ну спасибо, — Раничев посмотрел вдаль. — К усадьбе Колбяты-боярина вон та дорога?
— Та, — стражник кивнул. — Есть еще другая, за болотом. Но там через реку — не понять как. Льда еще нет, так, наверное, на лодке можно.
— Знаю я ту дорогу, — задумчиво произнес Иван. — Вот что, Лукьяне. Ты ведь на мосту все возки проверяешь, да и вообще — и пеших, и конных.
Отрок гордо выпятил грудь:
— Для того и поставлен волею князя нашего, Олега Иваныча Рязанского!
— Молодец. Только попрошу лично — приглядывай сегодня особо.
— А что так?
— Да так… Боюсь, не приключилось бы что с Авраамом. Что — покуда не спрашивай, и сам точно не знаю. Просто вот предчувствия нехорошие терзают. Терзают — и все тут. Так посмотришь?
Лукьян усмехнулся.

Как бы поступил Софроний?
На бегу Раничев пытался поставить себя на место старшего дьяка, уличенного в махинациях с казенным имуществом. Конечно, попытался бы как можно раньше замести следы — ежу понятно. Грубо говоря, удавить правдолюбца-Авраамия, не говоря худого слова, либо с кручи городской сбросить — типа, сам упал, гулял-гулял, да вот ветерком и сдуло, жаль сердечного, толковый был дьяк. А если он успел с кем-то поделиться своими выводами или ходом расследования?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17