Вы служили в военной полиции, верно?
– Верно.
– А не были ли вы чересчур жестоки с теми солдатами, которых брали под стражу?
– Нет, сэр.
– А когда вам попадались пьяные, часто приходилось пускать в ход дубинку?
– Нет, сэр.
– Вы что же, никогда не били солдат, которые…
– Никогда.
– Мистер Харпер, у меня слишком противоречивые показания.
– Чьи же это?
– Ваши, Салли Оуэн, Ллойда Дэвиса. Единственное, на чем, кажется, все сходятся, – что вы появились в Майами в воскресенье утром, пятнадцатого ноября. Все же остальное…
– Я и правда был там.
– Но помимо этого…
– Не знаю, зачем кому-то понадобилось врать про меня и Мишель: какая была она, каким был я. В нашем браке был полный порядок, мы любили друг друга, и каждый, кто говорит, что это не так, просто самый последний лжец. А теперь, вот что хотелось бы узнать, мистер Хоуп, – почему меня не выпускают отсюда? Вот поэтому весь день напролет я пытался добраться до вас, пока вы там болтались по Майами да собирали разные сплетни про меня и Мишель. Хочу знать, что вы делаете, чтобы вызволить меня отсюда. Этот сукин сын, судья, сказал мне, что до суда меня не отпустят, может, аж до самого января, – так я что же, буду сидеть здесь все это время? Как это вам пришло в голову отправить сегодня утром со мной к судье этого несмышленыша? Я наперед вам сказал бы, что никакой судья не станет разговаривать с таким вот недоноском, который предлагал внести за меня залог. Так когда вы вытащите меня отсюда, приятель, – вот что хотелось бы знать.
– От меня это не зависит, – сказал я. – По закону нельзя заставить суд выпустить вас под залог. Вам отказали в освобождении под залог, потому что суд рассматривает это преступление как особо жестокое. Вот почему вам грозит электрический стул, мистер Харпер, – по той причине, что преступление «носило характер мучения или истязания и было совершено с особой жестокостью». Я цитирую параграф из Свода законов нашего штата, отягчающие вину обстоятельства делают его тяжким преступлением, караемым смертью. Поэтому очень прошу вас еще раз обдумать все, о чем мы с вами только что говорили, и если вы в чем-то солгали мне…
– Я говорил вам чистую правду.
– Тогда лгут все остальные. Знакомы ли вы с человеком по имени Лютер Джексон?
– Нет, сэр.
– Он утверждает, что видел вас на пляже с Мишель в ту ночь, когда ее убили.
– Он ошибается.
– Еще один врет, так? Лжет Салли Оуэн, лжет Ллойд Дэвис, лжет Лютер…
– Может, их просто память подводит. По крайней мере, Салли никогда мне не симпатизировала, а Ллойд, – так с ним я встречался в основном по делам. Кстати, мистер Хоуп. Скажите точно, во что мне все это обойдется?
– У меня еще не было случая обсудить подробно этот вопрос с моим партнером, – ответил я. – Я уже говорил вам…
– Так мне хотелось бы, чтобы вы побыстрее разобрались с этим делом. Какой же смысл: на электрический стул тебя не посадят, а потом до конца дней будешь вкалывать, чтобы расплатиться с парочкой адвокатов?
– Мистер Харпер, – предложил я, – давайте сначала разберемся с самым важным, ладно?
– По-моему, это и есть самое важное. И я хочу, чтобы все до последней буковки было записано на бумаге, слышите? Когда явитесь за наградой, я хочу, чтобы у меня все было записано черным по белому, ясно? Не хочу, чтобы потом все изменилось, как вам взбредет в голову.
– Я составлю договор, – пообещал я с глубоким вздохом.
– Ладно, – согласился Харпер, удовлетворенно кивнув.
Я подумал о том, что человек, которого больше волнует гонорар адвокату, чем грозящая ему смертная казнь, конечно, абсолютно невиновен. В таком случае, почему же его версия всех событий так разительно противоречит той, что рассказали мне Салли Оуэн и Ллойд Дэвис…
– Вы сказали, что Салли Оуэн никогда не испытывала к вам симпатии. Почему она была настроена против вас?
– Ее муж – мой приятель. Ее бывший муж. Когда дело дошло до развода, я встаг на его сторону. Она мне этого не простила. И никогда не простит.
– Где он сейчас? Ее бывший муж?
– Да здесь, в Калузе. У него винный магазинчик на углу Вайн и Второй улицы, кажется, так, на Второй или на Третьей улице.
– Его зовут Эндрю, верно? – спросил я, с трудом вспоминая имя. – Я не ошибаюсь, Эндрю?
– Эндрю Оуэн, верно.
– А что означает буква «Н» в вашем имени?
– Что?
– «Н»? Ваш второй инициал?
– Нэт. Меня назвали в честь Нэта Тернера. А как это связано со всем остальным?
– Терпеть не могу тайн, – ответил я.

* * *

Было уже около пяти, когда я добрался до винного магазинчика, в котором Эндрю Оуэн был и владельцем и продавцом. Когда я вошел, он стоял за кассовым аппаратом, ящик для денег выдвинут; за спиной хозяина тесными рядами выстроились бутылки виски разного оттенка коричневого. Хозяин тоже был коричневым – цвета красного дерева. Он был почти одного роста со мной, но весил намного больше, – дородный мужчина с громадными ручищами, которыми он проворно перекладывал деньги из ящика кассы на прилавок, раскладывая их в аккуратные маленькие пачки: единицы, пятерки, десятки, и пачечка потоньше – двадцатки. Наконец он перевел взгляд на меня.
– Чего угодно? – спросил он. – Я собираюсь закрывать.
– Меня зовут Мэттью Хоуп, – ответил я, – представляю интересы…
– Хоуп, – повторил он и, посмотрев на меня более внимательно, кивнул.
Выйдя из-за прилавка, он подошел к двери, запер ее, а затем перевернул висевшую на ней табличку, теперь за стеклом красовалось объявление: «Закрыто». Не оборачиваясь, он произнес:
– Помню вас. Вы тот самый адвокат, который отсудил для Салли такие громадные алименты.
– Ну, не такие уж и большие, – возразил я, вспомнив о том, сколько ухитрилась выжать из меня моя собственная супруга под руководством этого сладкоречивого адвокатишки, Элиота Маклауфлина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74