– Поточнее: с какого времени?
– Ну, с августа, когда застрелили Джерри…
– Джерри?
– Толливера. Его полное имя – Гарольд. А сейчас уже декабрь… сегодня ведь первое?
– Уже второе, – поправил я, взглянув на часы.
– Так это было… Август, сентябрь, октябрь, ноябрь, – считала она, загибая пальцы, – почти четыре месяца, а всего, должно быть, прошло шестнадцать месяцев.
Тут до меня дошло, о чем она говорила.
– Джерри Толливер – тот самый человек, которого застрелил полицейский…
– Правильнее сказать – убил. Да, тот. У него была мастерская по чистке ковров. Он ехал на похороны сестры, когда офицер полиции…
– Помню, – сказал я, – так при чем здесь он? Вы с ним тоже были знакомы?
– Нет.
– Тогда что…
– Вот об этом и рассказываю вам. Некоторые члены нашего комитета знали его – или были знакомы с ним при жизни, но я – нет. Я вошла в комитет только потому, что все случившееся показалось мне ужасно несправедливым. Что же получается: человек убит, а полицейский гуляет себе на свободе? Вот почему я присоединилась к этому комитету. Тоже считала, что надо что-то сделать.
– Какой комитет, мисс Рейнольдс?
По ее словам, комитет состоял из небольшой группы людей, черных и белых, которые считали, что в деле Джерри Толливера была допущена чудовищная несправедливость. Комитет организовала черная женщина, муж которой был белым, и жили они не здесь, а на Фэтбэке, где у ее мужа была врачебная практика. Сначала в комитет, кроме нее самой и группы белых, разделявших взгляды ее мужа, в основном входили жителя Фэтбэка, но потом состав комитета расширился до двух или трех дюжин жителей разных районов Калузы и других городов Флориды, черных и белых, из самых разных слоев общества. Первое собрание членов комитета, вспоминала Китти, состоялось не здесь, а на Фэтбэке, – это было, наверное, через неделю после создания комитета, – именно там она и познакомилась с Мишель и Джорджем Харперами.
– Этот доктор с женой пытались объединить в комитете другие смешанные пары, вроде них самих, – объяснила Китти. – Вам, конечно, известно, что в Калузе таких – по пальцам пересчитаешь.
– Мне так не кажется.
– Так поверьте на слово, что это так, – заверила меня Китти. – Когда комитет добился успеха, все говорили… На самом деле никакого успеха не было и в помине, потому что полицейский до сих пор гуляет себе как ни в чем не бывало. Но я сейчас не об этом. Единственные смешанные пары, которые откопала жена доктора – вылетела сейчас из памяти ее фамилия, – были: она с мужем, Мишель с Джорджем и еще одна пара из Венайс, так это вообще не наш город. Все остальные не были женаты, то есть хочу сказать, что черные были женаты на черных, а белые – на белых, но других пар перца с солью не было, понимаете?
Я вспомнил вдруг солонку с перечницей на картине, висевшей в спальне Салли. Но промолчал.
– Комитет распался недели через три после первой встречи. Можно заседать круглые сутки, но вы же знаете этот город, никогда и ничего здесь не добьешься. Все разбрелись по своим углам проливать слезы над кружкой пива. Женщина эта с богатым доктором – вспомнила теперь ее имя: Наоми Моррис – вернулись к своим орхидеям, каждый занялся своими делами. За исключением…
Она замолчала.
– Дальше, – подбодрил я.
– За время всех этих встреч в комитете некоторые сблизились. Вот мы и продолжали встречаться.
– А Эндрю и Салли Оуэн бывали на этих встречах?
– Ну да, они же входили в состав комитета.
– Так вы там познакомились с Эндрю? На одной из этих встреч?
– Да, – ответила она едва слышно, отпив глоток коньяка. Одно бревно в камине с треском вдруг рассыпалось искрами. С залива донесся шум моторной лодки.
– Знаете, – продолжала она, – я была разведена, владела престижным магазином на Сёркл, но в те дни ничего, кроме этого магазина, в моей жизни не было. Может, именно поэтому и вошла в этот комитет, хотелось заняться чем-то важным, иметь цель в жизни, понимаете? Развод – нелегкая штука.
– Да, знаю.
– Вы прошли тем же маршрутом?
– Прошел.
– Такие вот дела, – сказала она, снова вздохнув. – Эндрю был внимателен ко мне, хорош собой. Вот мы с ним… ну, вы знаете.
– Когда это случилось?
– Наверное, в прошлом сентябре. Или в октябре? Где-то осенью.
– И Салли обо всем узнала.
– Наверное.
– Вы не уверены в этом?
– Ну да, узнала об этом.
– И тут же подала на развод.
– Да, так вроде.
– Но ведь Салли так сделала, верно?
– Да, да, сделала.
– Почему вы не решились рассказать мне об этом в нашу прошлую встречу?
– Все это касаюсь только меня одной.
– Так и сейчас это касается только вас.
– Да, но тогда Салли была жива.
– А Мишель убили.
– С мужем Мишель меня ничто не связывало.
– Так, по-вашему, смерть Салли…
– Нет, нет.
– Как-то связана с тем, что вы были близки с ее мужем?
– Нет, конечно, нет.
– Тогда что же изменилось после ее смерти? Неделю назад вы отказывались говорить со мной на эту тему, а теперь, кажется…
– Эта смерть заставила меня о многом задуматься, вот и все. Сначала Мишель, потом – Салли, такое впечатление, что это касается всех женщин из ор…
Она резко оборвала фразу на полуслове. У Китти это просто стало дурной привычкой. В нашу первую встречу все никак не решалась произнести имя «Мишель» и сейчас, как только заговаривала, очевидно, об «организации», тут же сжимала челюсти, как акула, заглотнувшая крючок.
Я внимательно посмотрел на нее.
Опустив глаза, она сказала:
– Вот так все оно и было… ну, в нашем кружке, который образовался после распада комитета, я имею в виду… у нас считали, что влюбляться по-настоящему, как мы с Эндрю, нельзя, мы только всех перебаламутили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74