– А разве при жизни мавзолей не может пригодиться? – внезапно заинтересовался Генрих.
Когда экипаж начинал обсуждать персону фюрера или политику фатерлянда, Дитрих фон Морунген становился другим человеком и терял способность рассуждать хладнокровно и здраво. Темы эти были ему категорически неприятны, а заявить об этом вслух смело и нелицеприятно не было никакой возможности, особенно же теперь, когда дела и так обстояли из рук вон плохо. За утерю контроля над ситуацией, за то, что на ровном месте потеряли Белохатки и заблудились в трех соснах (пусть и не в трех, но все равно!), за самоуправство, проявленное с жестокого похмелья, и ввязывание в страшную авантюру с атакой высоты 6 по головке его явно не погладят. А если ко всем этим несчастьям ему припишут еще и несогласие с политикой партии и злопыхательство в адрес фюрера – тогда будет покончено не только с блестящей карьерой, но и с самим бароном фон Морунгеном. И он жестко пресек разговор:
– Генрих! Что за бред? Пора бы тебе выучить, что мавзолей – это усыпальница, а не долговременная огневая точка.
Генрих ничего не ответил драгоценному командиру, но по сердитому горловому бульканью, раздававшемуся в наушниках, стало ясно, что он не на шутку обиделся.
– А я слышал, господин Морунген, – поспешил разрядить обстановку Ганс, – что красные с тех пор, как наша авиация начала бомбить Москву, спрятали ленинский мавзолей в Сибири.
– Да, я тоже что-то такое слышал. Уверяю тебя, это очередная коммунистическая пропаганда – они на это мастера. Думают, мы откажемся от взятия Москвы и попрем в Сибирь за их святыней.
– Сибирь, – мечтательно протянул начитанный Вальтер, – Сибирь… сказочный таежный край. Там весь Советский Союз спрячется – не отыщешь. Во всех справочниках и энциклопедиях говорится, что это лучшие русские земли: золото, камни, нефть, газ. Я слышал даже, что в Сибири самородки просто руками собирать можно.
– Насчет золота не скажу – не знаю, а леса там жутко дремучие; вот уж где Ивану Сусанину позабавиться с нашим братом, так это в Сибири. – Голос майора посерьезнел. – Вранье, Вальтер, и оба мы это прекрасно понимаем. Такие басни для немецких солдат Геббельс сочиняет – нашел свое призвание и как ученый, и как литератор. Знаешь, как в японском рукопашном бою воинов учат бить не в рядом стоящего противника, а как бы сквозь него, в тыл. От этого удар получается такой силы, что способен проломить кирпичную стенку. Ну, небольшую, конечно.
– Вот это да, – восхитился Клаус, – неужели кирпичную стену?!
– Надо будет попробовать, – задумчиво прогудел Генрих.
– Попробуешь, – пообещал Морунген. – Сейчас пойдем мост проверять, вот заодно и попробуешь. Бери пулемет – и за мной. Будешь меня прикрывать. В мое отсутствие всем сидеть тихо, наготове, но никому не высовываться. Если заметите признаки врага, можно в них стрелять. Но не так сильно, чтобы от нас с Генрихом потом одни пуговицы остались.
Произнеся эту краткую, но прочувствованную речь, майор спрыгнул с танка на землю, выпрямился и, держа в руке пистолет, нырнул в прибрежные кусты. За ним последовал Генрих с пулеметом.
Убедившись, что гордость нации и краса германской науки его не слышит, Вальтер позволил себе заметить:
– Нечто странное происходит с Дитрихом. Во-первых, он таки отправился в разведку, если мне не изменяет зрение. Во-вторых, что значит – ПРИЗНАКИ врага? И как в них можно стрелять?
Они бесшумно двигались по направлению к мосту. В нескольких десятках метров от цели Морунген остановился и снова вооружился биноклем:
– Сейчас посмотрим, что это за мост.
Он всматривался так пристально, что глаза заслезились, но ничего подозрительного так и не углядел – ни шевеления, ни тени, ни силуэта. Складывалось впечатление, что все вокруг вымерло и только беспечные птицы весело чирикали, порхая с ветки на ветку высоко над головой. Птицы, кстати, также говорили в пользу отсутствия противника. Тишина в лесу царила вовсе не мертвая, а как раз такая, какая и должна быть в лесу, – с гудением насекомых, щебетанием озабоченных проблемами питания пернатых, шелестом листвы и другими милыми сердцу звуками. Все вместе это значило безопасность и покой.
– И без охраны совсем, – пожал плечами Морунген, продолжая вглядываться.
– А вы правду сказали насчет удара сквозь стену в тыл противника? – несколько невпопад поинтересовался Генрих громким шепотом.
– Конечно правду, – отозвался Дитрих. – А то как, по-твоему, получилось, что мы пошли в атаку на пункт Велохатки, находящийся на передовой, а оказались в тылу противника, причем так глубоко, что и радиосвязь пропала? Вот и выходит, что это мы нанесли удар такой силы, что как бы пронзили насквозь расположение русских вместе с их знаменитой зимой, и выпали где-то сзади… наверное…
По мере того как Морунген прислушивался к собственным словам, лицо у него делалось все удивленнее и удивленнее.
– Не знаю, – вздохнул Генрих, – у меня уже вопросов больше, чем ответов.
– Вот то-то же! Мы тут одни, и смотреть надо в оба, чтобы не попасть в переделку. До сих пор нам везло, но ведь может и перестать так сильно везти.
Генрих, похоже, собирался высказаться насчет сильного везения, но передумал и обратил внимание своего командира на мост:
– Мост какой-то необычный – вы не находите, герр майор? Мы ведь в России, а он выглядит будто мост над Сеной. Или над Рейном. А может, в Венеции… Откуда у русских такие странные архитектурные пристрастия? Я уже не говорю о том, кому это в лесной глуши понадобилась подобная роскошь. И с какой целью его возвели таким основательным и широким?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101