Ни слова не говоря, Булгаков взглядом выбрал стул, на который хотел бы сесть, и вид у него был такой, что приглашение сесть на другой стул он посчитал бы оскорблением. Сев и удобно поставив палку между ног, бывший главный механик сплавной конторы поочередно оглядел хозяев дома, нахмурился и снисходительно произнес:
– Желаю здравствовать! Прошу не беспокоиться: я только на секундочку…
Он был такой многозначительный и напыщенно-глупый, что Сергей Вадимович мгновенно пришел в самое крайнее легкомысленное настроение – развалившись в низком кресле, скрестил руки на груди, театрально насупился и угрожающе задрал на лоб левую бровь:
– Чем могу служить, коллега?
– Я пришел для углубленного разговора,– непривычно тихо сказал Булгаков.– Вы, товарищ Ларин, сравнительно молодой человек… Да, да и еще раз да! – Он строго посмотрел на Сергея Вадимовича.– У моей семьи уже никогда не будет благоустроенной квартиры, если новый дом получите вы… У меня на руках, так сказать, пятеро иждивенцев, и никто из нас не жил никогда с ванной и санузлом.– Его голос зазвенел.– Вы еще так молоды, что успеете вкусить, как говорится, плоды цивилизации, а я… Или сегодня, или никогда!
Проговорив это, Булгаков опустил голову, болезненно сморщившись, трижды постучал тяжелой палкой по гулкому полу и окончательно замолк. Такого Булгакова – тихого и сутулого – Нина Александровна никогда не видела, так как бывший механик сплавной конторы всегда разговаривал начальственным басом, употреблял энергичные короткие предложения, при рабочих-мужчинах виртуозно матерился, а женщин-работниц откровенно презирал. Сегодняшний Булгаков был Коротышкой, палка в его руках казалась особенно неуместной, и Нина Александровна втихомолку улыбнулась: «Актер из самодеятельности!» А Сергей Вадимович деловито курил.
– Я усек вашу главную мысль,– с опасной любезностью сказал он.– Это ничего, что я говорю в вашем торжественном стиле, Анатолий Григорьевич?
– Вам виднее: вы лесотехнические академии кончали.
– Точно,– согласился Сергей Вадимович и поклонился изящно.– Все, что вы здесь говорили,– демагогия! – Легкомысленно посмеиваясь, Сергей Вадимович поднялся, сунув руки в карманы, заходил по комнате; смотрел он при этом себе под ноги.– Видите ли, Анатолий Григорьевич, вам не квартира важна, а престиж… Это раз. А во-вторых, мы с женой слышали, что вы собираетесь отказаться от квартиры, как только ее дадут вам…
– Брехня!
– Как же брехня, если вы позавчера в присутствии двух свидетелей говорили об этом Ларионову…
– Брехня!
Вот теперь бывший механик сделался обычным Булгаковым – левый глаз у него был прищурен, подбородок башмаком, нижняя губа брезгливо выпячена; на стуле сидел как на троне, на Нину Александровну – женщину – не обращал внимания. Поэтому она решительно положила ногу на ногу, сделав скучное лицо, школьным голосом преподавателя математики сказала:
– И никаких пяти иждивенцев у вас нет, товарищ Булгаков. Сын с женой через неделю уезжают в райцентр, Екатерина из города не вернется, а Лиля готова сбежать от вас хоть сегодня. Что касается вашей жены, то она ни за что не расстанется с огородом и со свиньями… Возле нового дома приусадебного участка нет.
Стул-трон под Булгаковым скрипел и шатался, так как в свои шестьдесят пять лет он был еще очень крепким, сильным и энергичным человеком; полнота была не болезненной, а здоровой, тело тяжелым от мускулов, а не от жировой прослойки, и, конечно, обыкновенный венский стул при каждом его движении жалобно стонал, и когда он в третий раз пробасил: «Брехня!» – Сергей Вадимович громко засмеялся.
– Конечно,– сказал он,– Александр Македонский был великим полководцем, но зачем же стулья ломать! А во-вторых, товарищ Булгаков, судьбу нового дома будем решать не мы с вами, а поселковый Совет… Дом попал в число тех квадратных метров жилья, которые сплавконтора передала поселковому Совету. Смотри, Нина, как поражен наш гость тем, что мы не желаем добровольно отказаться от трехкомнатной квартиры. Ну, значит, не для красного словца о вас говорили: «Самодержец!»
Сергей Вадимович по-прежнему казался несерьезным, ребячливым, но Нина Александровна уже догадывалась, что под этим, надо предполагать и верить, скрывается сильная воля, осторожная расчетливость, знание человеческих слабостей, живой и подвижный ум, и чем несерьезней становился муж, тем значительнее оказывалось дело, которым он занимался. Сергей Вадимович внезапно прекратил движение по комнате, остановившись в противоположном от Булгакова углу, драматически скрестил руки на груди.
– Чем еще могу быть полезным высокому гостю?
– Ничем,– неожиданно равнодушно ответил Булгаков и резко повернулся к Нине Александровне.– Простите, товарищ Савицкая, но как вы можете воспитывать советских учащихся, когда у вас из-под юбки все потроха видать? Конечно, вашему супругу это, может быть, и нравится, но мне, пожилому человеку, на вас глядеть противно!
У Нины Александровны на самом деле юбка была коротка: открывались круглые колени и начало полного бедра; выглядывали из-под юбки и кружева нейлоновой рубашки. Посмотрев на все это постно опущенными глазами, Нина Александровна весело засмеялась и громко сказала:
– А вы вчера опять были у счетоводши Груниной? Ах, ах! В вашем возрасте! – И подумав, показала ошеломленному Булгакову язык.
Когда незваный гость, грозно шипя и стуча палкой, ушел, Нина Александровна и Сергей Вадимович, выдержав длинную паузу, сошлись посередине комнаты и, постояв еще немного друг возле друга в молчании, по-молодому длинно поцеловались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91