Не устаете?
– Устаю, Серафима Иосифовна. Да еще как! Хотя… хотя временами я себя чувствую такой счастливой, что похожа на лягушку из рассказа Гаршина. Помните, она закричала: «Это я!» – и свалилась на землю…
Серафима Иосифовна кивнула:
– Понимаю…
Нина Александровна снова вспомнила о том счастье, которое дает ей работа и умение работать… Говорят, что от счастья не умирают, но совсем недавно в ее жизни выдался такой день, когда Нине Александровне померещилось, что она, как паровой котел без доступа холодной воды, взорвется. День с утра был вот какой. После вчерашних лыж она проснулась с таким ощущением здоровья и радости, что сразу пришла на ум первая фраза из «Зависти» Ю. Олеши: «Он по утрам поет в клозете». Сын Борька прошлым вечером на родную мать посмотрел с большим уважением за то, что она ни о чем не попросила Сергея Вадимовича, уезжавшего через сутки в Ромск. На последнем уроке никто из ребят не получил даже тройку. Один из членов постоянной комиссии по жилищным вопросам – старшина катера Симкин – с Ниной Александровной на улице поздоровался особенно почтительно. Глупый Мышица в первый раз подошел к ней в учительской с таким видом, словно между ними ничего не произошло. Домработница Вероника подавала на стол обеды. Мужу два раза звонил секретарь обкома партии Цукасов и разговаривал с ним о пустяках. С ее любимого клетчатого костюма удалось вывести кофейное пятно. Монтер Вася переменил телефонный аппарат, и теперь силу звонка можно было регулировать. Директриса Белобородова все чаще и чаще обращалась к Нине Александровне на «ты» в присутствии других учителей. От матери пришло письмо, в котором была такая фраза: «…впрочем, я в тебя всегда верила, дочь!» – и прочее и прочее – банальное и небанальное, важное и неважное, но у Нины Александровны с первой минуты пробуждения было такое острое ощущение счастья и благополучности, что она торопливо села на краешек многоспального дивана-кровати и заставила себя дышать редко и глубоко, стараясь найти оправдание неприличной, с ее точки зрения, благополучности. В ход была снова пущена треклятая эрудиция, и быстренько вспомнилась фраза, ставшая эпиграфом к книге «Лыжи по-французски», недавно вышедшей в русском переводе: «Лыжи, может быть, не являются счастьем, но вполне могут заменить его». После этого Нине Александровне стало легче: причина была найдена…
Серафима Иосифовна и Нина Александровна опять дошли до конца переулка, постояв на месте, молча решили вернуться еще раз к противоположному концу, так как снег все гуще падал и падал с чистого неба.
– Я сложности не боюсь,– сказала Серафима Иосифовна.– Простоты у меня – навалом! Корова Люська, чистка хлева, колка дров, расчистка снега…
И Нина Александровна – в который уж раз! – подумала о том, что в Таежном, где, согласно французскому утверждению, миниюбки короче сантиметра на три, чем в столице, сложность современного бытия среди интеллигенции преувеличена, о чем ей сейчас и дала понять Серафима Иосифовна. Значит, беда была не в окружении, не в сложности космического века, а в самой Нине Александровне – она и только она вызывала на себя сложности.
– Купи корову! – сказала Серафима Иосифовна.– Не запасись на зиму сеном, как я, и будешь такой же озабоченной. Тебе наверняка неизвестно, что сейчас содержание коровы обходится дороже, чем покупка молока?
Конечно, «простое, как коровье мычание», давало старой учительнице свою долю тихого счастья, но было проблематично еще, подойдет ли это Нине Александровне. Как бы не дать маху, вот что! Как бы не разложиться на простые составные части, не стать такой же одноклеточной, как амеба или физкультурник Мышица. Ух!
– Когда вернется Сергей Вадимович,– продолжала Серафима Иосифовна,– буду просить у него трактор для вывозки сена…– Она из-под пухового платка исподлобья посмотрела на Нину Александровну.– Что, красавица, нехороши дела с муженьком? Не надувайте губы: от меня не спрячетесь.
А снег повалил – нешуточный! Мокрые лепешки уменьшились и затвердели, колючие, начали носиться простынными полосами, а минутой позже закружились, замельтешили, заплавали; дружно лаяли собаки, напоминая старинную шутливую песенку: «Дружно лаяли собаки в затихающую даль, вы пришли в нарядном фраке, элегантный как рояль…»
– Я и не собираюсь от вас ничего скрывать,– поднимая воротник, сказала Нина Александровна.– Заявить, что с муженьком дела у меня нехороши, я не могу: клевета! Живем дружно и, простите, весело, всегда единодушны в оценке людей и событий.– Она помолчала, подумала.– Чувства до сих пор экстремальны, мы еще чрезвычайно интересны друг другу, но…– Нина Александровна замялась.– Сергей Вадимович живет и в ус не дует, а я – я мучаюсь бог знает чем и почему…– Она запнулась.– Короче, похвастаться нечем…
– Это заметно, Нина Александровна… Мне кажется, что после замужества вы стали еще строже, жестче и настороженней. На конфликт с физкультурником Моргуновым начхать с верхней полки, но я не чувствую в вас покоя. Вы все время начеку, как револьвер со взведенным курком… Вам трудно. Это видно за версту.
Нина Александровна узнала голос одной собаки: ньюфаундленда Игната, принадлежащего деду Митрофану. Игнат лаял солидным, радостно-сдержанным и самовлюбленным голосом, но псом он был хорошим: всегда улыбался и вилял коротким хвостом.
– Белобородова без тени сомнения утверждает,– ироническим тоном произнесла Нина Александровна,– что Сергей Вадимович хватит со мной лиха… Это раз! А во-вторых, Лиля Булгакова назвала меня кошкой, гуляющей сама по себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91