Но сегодня мне нравилось наблюдать за ним, и я сказал:
– Кататься верхом.
Кланяясь, Грегор задом попятился к двери, всем своим видом выражая недоумение. Я нарочито громким голосом добавил (чтобы слышала стража за дверями):
– И пошли сюда двоих стражников. Я не намерен ждать в одиночестве.
Они услышали мои слова и вошли, не дожидаясь, пока Грегор повторит им мое повеление. Двое стражников, двое великолепных сильных молдаван, вооруженных мечами, один черноволосый, как и мы с Грегором, другой златокудрый. Обоих я оставил подле себя в качестве живого напоминания о былом вероломстве Стефана. Разумеется, я мог бы ждать и один. Стражников я позвал на тот случай, если Грегор решит вдруг по пути вооружиться и, вернувшись, попытается напасть на меня.
Когда Грегор возвратился (его нос и щеки покраснели от холода) и доложил, что лошади будут готовы через час, я тут же дал ему новое поручение:
– Добудь одежду для нас и принеси ее сюда. Мы переоденемся турками.
Мои слова не на шутку его испугали (хорошо хоть, что не затрясся от страха). Неужели я прознал, что бояре послали Басараба и турок расправиться со мной и моей армией? Неужели я его подозреваю?
Я видел, как лихорадочно крутятся мысли в его предательском уме, как он прячет глаза. Но я пока никоим образом не выказал своих подозрений. Если бы мне понадобилось, стражники быстро прикончили бы Грегора. Нет, пусть томится неизвестностью. Пусть думает, что я затеял с ним эту смертельную игру, чтобы насладиться ею (только нужно ли мне это?). Одновременно пусть не теряет надежду – ведь я покидаю крепость вместе с ним, словно не ведая, что Грегор может стать моим Иудой.
Он ушел и вскоре вернулся, неся турецкую одежду: фески, халаты и шерстяные плащи. Под пристальными взорами молдаван Грегор помог мне облачиться. Я не стал надевать феску, а завернул на голове тюрбан.
– Эльмейе хазырмысын? (Ты готов умереть?) – спросил я его по-турецки.
Грегор бросил на меня косой взгляд. Языком врагов я владею столь же хорошо, как и родным. Ничего удивительного: мои детство и ранняя юность прошли во дворце султана. Я научился одеваться, как турки, усвоил их повадки и легко могу сойти за одного из воинов султана. Мне стало смешно: Грегор – турецкий прихвостень (тот, кто служит боярам, служит туркам), а ни единого слова на языке своих хозяев не знает. Затем и он рассмеялся, обнажив пожелтевшие зубы (я только сейчас заметил, что усы у нас тоже одинаковые). Наверное, подумал, будто меня развеселил этот маскарад.
Затем я снял со стены кривую турецкую саблю, полюбовался, как блестит в пламени очага ее лезвие, после чего снял и ножны. Прикрепив саблю к поясу, я бросил Грегору:
– Переодевайся.
Он послушно разделся. Я с молчаливым одобрением смотрел на его худощавое, но мускулистое тело с широкими плечами и грудью. Ему не довелось сражаться столько, сколько мне, а потому и шрамов на теле было гораздо меньше. Зато Грегор умудрился потерять половину передних зубов.
Едва он перевоплотился в турка, в покои вбежал мальчишка-конюший и доложил, что лошади готовы. Но я не торопился. Я начал эту игру и буду играть до конца. Предстоящее путешествие станет последним, которое мне суждено совершить в обличье смертного человека. От Владыки Мрака я узнал время подхода Басараба. Он еще далеко отсюда. Пусть Грегор помучается! Пусть изведется в ожидании и томительной неизвестности. Переодетый турком, он продолжал беспокойно расхаживать, молясь, чтобы я передумал и остался здесь, где мне уготована верная смерть.
Если бы не стражники, Грегор попытался бы меня убить. Я знаю: как только мы отъедем от Бухареста, он воспользуется первой же возможностью. Но я готов к его вероломству.
Я ни в коем случае не должен погибнуть! Особенно сейчас, когда прикосновение Владыки Мрака, обещающее вечность, так близко...
* * *
Снаговский монастырь, 28 декабря
Оседлав черных коней, мы выехали из крепости и поскакали на север. Вначале наш путь пролегал вдоль берега Дымбовицы, затем по мерзлой земле мы въехали в Валашский лес, где голые стволы и ветви лиственных деревьев перемежались с зеленой хвоей сосен. В воздухе пахло дымом и приближающейся пургой. Я уловил еще несколько странных, мимолетных запахов: ударившей молнии, схлестнувшейся стали и крови на снегу.
Я скакал во весь опор, подставив лицо обжигающему ветру. Грегор ехал позади. Конечно, это было небезопасно, но он переодевался при мне, и я видел, что у него нет другого оружия, кроме меча. Если бы он сейчас решился на убийство, ему сначала пришлось бы меня догнать и сбросить с лошади, лишив возможности выхватить саблю. Должно быть, его испугал свирепый блеск моих глаз. Если так, что ж, ему есть чего бояться. Грегор мог бы незаметно повернуть назад и помчаться к своему обожаемому Басарабу, чтобы предупредить его о моем отъезде на север. Но тогда его предательство стало бы очевидным, а моя расправа с ним – неминуемой. Нет, Грегор хоть и не блещет умом, однако не настолько глуп.
Мы продолжали ехать по затвердевшей глине, камням и пожухлой хрустящей листве, пока не добрались до берега большого озера. Вода успела замерзнуть, из припорошенного снегом сероватого льда кое-где торчали обломки сучьев. В центре, на острове, стоял монастырь-крепость Снагов. Из-за высоких стен, обрывавшихся возле самой воды, виднелись купола церкви Благовещения.
Я спешился и достал из ножен саблю. Мои действия заметно испугали Грегора (пусть подергается!). Я подвел коня к кромке льда и, небрежно улыбнувшись струхнувшему спутнику, произнес:
– Тебе незачем вынимать меч. Моя сабля надежно защитит нас обоих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119