одобрение или порицание, восторг или насмешку-в зависимости от
качеств того объекта, который они представляют. Достигнуть этой цели более
способен тот писатель, который помимо тонкого вкуса и способности к
быстрому схватыванию [объекта] обладает еще точным знанием внутренней
структуры и операций разума, действий страстей, а также знаком с различными
чувствованиями, посредством которых мы различаем порок и добродетель. Каким
бы трудным ни казалось это внутреннее изыскание, или исследование, оно
становится до некоторой степени необходимым для тех, кто хочет успешно
описать наглядные внешние проявления жизни и нравов. Анатом показывает нам
самые отвратительные и неприятные вещи, но его наука полезна живописцу для
создания образа даже Венеры или Елены; пользуясь самыми богатыми красками и
придавая своим фигурам самые грациозные и привлекательные позы, живописец
все же должен обращать внимание на внутреннее устройство человеческого
тела, на положение мышц и строение костей, на назначение и форму каждого
члена или органа. От точности всегда только выигрывает красота, а от
верности рассуждения-тонкость чувства, и напрасны были бы наши старания
возвеличить одно за счет умаления другого.
Кроме того, заметим, что дух точности, каким бы образом он ни был
приобретен, приближает к совершенству любые искусства, любые профессии,
даже те, которые ближе всего касаются жизни или деятельности, и делает их
более пригодными для служения интересам общества. И хотя философ может быть
далек от практических дел, философский дух, тщательно культивируемый
немногими, постепенно должен распространиться на все общество и сообщить
присущую ему точность каждому искусству, каждой профессии. Государственный
деятель приобретет большую предусмотрительность и тонкость в разделении и
уравновешении власти, юрист-большую методичность в рассуждениях и более
высокие принципы, а полководец внесет большую правильность в дисциплину и
станет осторожнее в своих планах и действиях. Устойчивость современных
государств в сравнении с древними и точность современной философии [в
сравнении с античной] совершенствовались и, вероятно, будут продолжать
совершенствоваться столь же постепенно.
Но если бы даже занятия философией не доставляли никакой выгоды, кроме
удовлетворения невинной любознательности, то и к этому не следовало бы
относиться с презрением, ибо это одно из средств достижения тех немногих
несомненных и безвредных удовольствий, которые доступны роду человеческому.
Наиболее приятный и безобидный жизненный путь совпадает со стезею науки и
познания; и всякого, кто может или устранить с нее какие бы то ни было
препятствия, или открыть новые горизонты, следует в силу этого почитать
благодетелем человечества. Пусть эти изыскания кажутся тяжелыми и
утомительными, но ведь некоторые умы подобно некоторым телам, одаренным
крепким и цветущим здоровьем, требуют усиленного упражнения и находят
удовольствие в том, что большинству людей может казаться обременительным и
трудным. Ведь тьма тягостна не только для глаза, но и для духа; зато
озарение тьмы светом, скольких бы трудов оно ни стоило, несомненно, должно
доставлять наслаждение и радость.
Однако темноту глубокой и отвлеченной философии осуждают не только за то,
что она тяжела и утомительна, но и за то, что она неизбежно становится
источником неуверенности и заблуждений. И действительно, самое справедливое
и согласное с истиной возражение против значительной части метафизики
заключается в том, что она, собственно говоря, не наука и что ее порождают
или бесплодные усилия человеческого тщеславия, стремящегося проникнуть в
предметы, совершенно недоступные разумению, или же уловки
общераспространенных суеверий, которые, не будучи в состоянии защищать себя
открыто, воздвигают этот непроходимый терновник для прикрытия и защиты
своей немощи. Изгнанные с открытого поля, эти разбойники бегут в леса и
скрываются там в ожидании того, чтобы ворваться в какую-либо незащищенную
область духа и переполнить ее религиозными страхами и предрассудками.
Самого сильного противника припирают к стене, если он на минуту ослабит
бдительность, многие же из трусости и безрассудства открывают ворота
неприятелю и принимают его добровольно, с почтением и покорностью, как
своего законного властелина.
Но является ли это достаточным основанием для того, чтобы философы
отказались от своих изысканий и предоставили суеверию спокойно владеть его
убежищем? Не вернее ли вывести отсюда обратное заключение и осознать
необходимость перенести борьбу в самые затаенные пристанища неприятеля?
Напрасно надеемся мы на то, что люди из-за частых разочарований оставят
наконец столь химеричные науки и откроют истинную область человеческого
разума. Уже помимо того, что многие находят слишком большой интерес в
постоянном возвращении к подобным темам,- помимо этого, говорю я, мотив
слепого отчаяния никогда на разумных основаниях не найдет места в науке:
как бы неудачны ни оказались предыдущие попытки, все же остается надежда на
то, что прилежание, удача или большая проницательность помогут последующим
поколениям дойти до открытий, неизвестных предшествующим эпохам. Всякий,
кто обладает отважным духом, будет постоянно добиваться трудной награды, и
неудачи его предшественников станут скорее подстрекать, чем расхолаживать
его, ибо он будет надеяться, что слава, связанная с выполнением столь
нелегкого дела, выпадет именно на его долю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10