Герцог, подражавший французским королям, приглашал к своему столу только своих родных и почетных гостей. Надменные бароны стояли за его креслом, а Фиц-Осборн подавал кушанья на стол. Нужно сказать, что нормандским поварам жилось великолепно: за хорошо приготовленное блюдо им дарились золотые цепи, драгоценные камни, а иногда и целое поместье.
В веселом расположении духа Вильгельм был самым любезным, и остроумным собеседником; так и в этот раз он просто очаровал Гарольда своим обращением. Супруга его, Матильда, отличавшаяся красотой, образованием и честолюбием, старалась, в свою очередь, произвести на графа хорошее впечатление. Она обращалась к нему дружелюбно, как к брату, и просила посвятить ей все его свободное время.
Пир оживился еще пением Тельефера: он очень искусно польстил и герцогу, и графу, выбрав сюжетом своей песни заключение союза между английским королем Этельстаном и Ролло, основателем нормандского государства, намекая в ней очень тонко на то, что было бы недурно возобновить этот союз между Вильгельмом и Эдуардом Исповедником.
Гарольду очень нравилось, что все, начиная с герцога, относились к певцу с величайшим почетом, в то время как большинство саксонцев смотрело с большим презрением на художников, а английскому духовенству запрещалось предоставлять им приют в своих домах.
Многому при дворе нормандского герцога удивлялся Гарольд: умеренности, которая так резко контрастировала с распущенностью саксонцев; учености духовенства, непринужденности и остроумию придворных. Поражало его и пристрастие герцога и герцогини к музыке, пению и наукам, которое разделялось окружающими. Ему сделалось грустно при сравнении невежественного английского двора с этим пышным двором; но он воодушевился при мысли о возможности поднять и свою родину до уровня, на котором находилась Нормандия.
Дурное впечатление, произведенное на него советами Хакона, исчезло под влиянием дружелюбного обращения к нему присутствующих; последняя тень подозрительности, возникшая у него, исчезла, когда герцог начал шутливо извиняться за то, что так долго удерживал заложников Годвина.
– Я сделал это с целью заставить тебя самого приехать за ними, граф Гарольд, – говорил он, смеясь. – Клянусь святой Валерией, что не отпущу тебя отсюда, пока моя дружба к тебе совершенно не изгладить из твоей памяти воспоминание о возмутительном оскорблении графа Понтьеского. Не кусай губы, Гарольд, а предоставь мне, твоему другу, отомстить за тебя: рано или поздно я найду предлог вступить с ним в борьбу, и тогда ты, конечно, поможешь моей мести... Как я рад случаю отблагодарить моего дорогого брата Эдуарда за радушный прием, оказанный мне! Если бы ты не приехал, то я навсегда остался бы у него в долгу, так как сам он никогда не удостоит меня своим посещением, а ты стоишь к нему... ближе всех остальных. Завтра мы отправимся в Руан, где в твою честь будут даны турниры... Клянусь святым Михаилом, что успокоюсь только тогда, когда увижу твое славное имя, написанным в списке моих избранных рыцарей! Однако уж поздно, а ты, вероятно, нуждаешься в отдыхе...
С этими словами герцог повел Гарольд в спальню и даже снял с него мантию. При этом он как будто нечаянно провел своей рукой по руке графа.
– Ого! – воскликнул он. – Да ведь ты обладаешь сильными мускулами! А хватит ли ее натянуть тетиву моего лука?
– Кто же в силах натянуть тетиву Улисса? – спросил в свою очередь Гарольд, пристально глядя в глаза Вильгельму, который изменился в лице от этого тонкого намека на то, что он далеко не Ахилл, как воображал, а занимает в жизни скорее положение Улисса.
ГЛАВА 3

После прибытия Вильгельма и Гарольда в Руан пиршества следовали за пиршествами, турниры – за турнирами, во всем были заметны старания герцога ослепить и очаровать Гарольда. Он действительно смотрел на все с удовольствием, но «ослепить» его было довольно трудно. Нормандские придворные, относившиеся презрительно к саксонцам, не могли нахвалиться его ловкостью в рыцарских состязаниях, красноречием, прекрасными манерами и умом.
Пиры и турниры сменялись поездками по всем интересным городам и местечкам герцогства; разумеется, эти поездки совершались с величайшей пышностью и роскошью. Хронисты уверяют, будто Гарольд и герцог ездили тогда даже в Компьень, к французскому королю Филиппу.
В конце концов, Гарольд вместе с шестью танами из его свиты был посвящен Вильгельмом в воинственное братство рыцарей. После этой церемонии, которая произошла по всем правилам рыцарского устава, Гарольд был приглашен к герцогине и ее дочерям. Одна из них, еще очень маленькая девочка, склонила Гарольда сказать ей комплимент. Матильда оставила свое вышивание и подозвала девочку к себе.
– Мы вовсе не желали бы, чтобы ты так рано привыкала к комплиментам, на которые мужчины чрезвычайно щедры, но я скажу тебе, что этому гостю ты смело можешь верить, если он называет тебя прекрасной. Гордись его любезностью и помни о ней, когда ты со временем будешь выслушивать комплименты от людей менее достойных, чем граф Гарольд... Может быть, Бог изберет тебе в супруги такого же храброго и красивого мужчину, каков этот благородный лорд, Аделаида, – сказала она, кладя руку на черные локоны дочери.
Девочка покраснела до ушей, но ответила со своеволием баловня, если только она не была подготовлена к подобному ответу:
– Я не хочу другого супруга, кроме этого графа Гарольда, милая мама; если он не захочет жениться на Аделаиде, то она уйдет в монастырь.
– Неразумная девочка, разве ты можешь навязываться женихам, – произнесла Матильда с веселой улыбкой, – а что ты ответишь ей на это предложение, Гарольд?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133