– Что эти собаки вытаращились на нас? – воскликнул Одо, указывая на стоявших у дороги крестьян. – Их можно только кнутом научить уму-разуму... Неужели, граф Гарольд, и ваши сеорлы так же тупоумны?
– Нет, но зато они и живут в нормальных жилищах и одеваются прилично, – ответил Гарольд, – о них заботятся, насколько возможно.
– Ну, а правда, что каждый саксонский крестьянин может, если только захочет, сделаться знатного рода?
– Может, у нас ежегодно бывают подобные случаи. Чуть ли не четвертая часть наших танов происходит от землепашцев или ремесленников.
– Каждое государство имеет свои законы, – начал Вильгельм примирительным тоном, – и мудрый, добродетельный государь никогда не меняет их. Мне очень жаль, Гарольд, что тебе пришлось увидеть темную сторону моего герцогства! Сознаю, что положение наших крестьян требует реформ, но в годы моего детства, они так взбунтовались, что пришлось применить самые крутые меры для их усмирения, поэтому обоюдное недоверие господ и крестьян, вызванное тем печальным происшествием, должно сперва ослабеть; только тогда можно будет приступить к преобразованиям, о чем мы с Ланфранком давно уже думаем. Мы и теперь позволяем многим крестьянам переселяться в большие города, где они могут заниматься ремеслами и торговлей, развитие которых больше всего способствует процветанию государства. Если наши поля опустели, то хоть города увеличиваются и богатеют с каждым днем.
Гарольд поклонился и погрузился в размышления. Пришлось ему разочароваться еще и в устройстве Нормандии: образованность, которой он так поражался, охватывала только высшие классы нормандцев.
Вдали уже виднелись башни Байе, когда герцог приказал остановиться на берегу речки, под сенью дубов и кленов. Для него и Гарольда была устроена палатка, в которой они немного отдохнули и позавтракали. Встав из-за стола, Вильгельм взял графа под руку и пошел с ним вдоль берега, пока не нашел совершенно уединенное, прелестное местечко, вроде тех мирных уголков, которые отшельники выбирали для себя. У самой речки была дерновая скамья, на которую герцог предложил сесть Гарольду и сам устроился рядом с ним. Он рассеяно начал черпать воду горстью и снова лить ее обратно в реку, на поверхности которой образовались круги, постепенно расширявшиеся, а потом исчезавшие в общей массе воды.
– Гарольд, – начал наконец герцог, – ты, вероятно, думал, что я просто из каприза не ответил на твое нетерпеливое желание вернуться на родину; но у меня есть одно дело, очень важное для нас обоих, о котором нам следует переговорить. Когда-то много лет тому назад на этом самом месте сидели двое юношей, то были твой король Эдуард и я. Король был в самом мирном настроении под влиянием прелести этого уединенного местечка и благовеста, издали доносившегося до нас, и выразил желание стать отшельником. Тогда у него было очень мало надежд вступить на престол Альфреда. Я же, обладая более воинственным духом и заботясь о благе Эдуарда столько же, сколько о своем собственном, старался отвлечь его от мыслей о храме и обещал, что использую все, находящие в моем распоряжении средства, чтобы помочь ему завладеть английской короной, на которую он имел право по королевской линии... Ты слушаешь меня, дорогой Гарольд?
– Как же, герцог! Я слушаю не только ушами, но и всем сердцем.
– Эдуард пожал мне руку со словами благодарности, как я теперь жму твою, и обещал передать мне в наследство английскую корону, если он когда-либо будет обладать ею и если я переживу его... Ты отнимаешь руку?
– Я поражен этими словами... Продолжай, герцог, продолжай.
– Когда же мне были присланы заложники Годвина, который один мог бы воспротивиться желанию Эдуарда, то я счел это подтверждением обещания короля, тем более что и правитель Кентерберийский, которому были известны самые сокровенные мысли Эдуарда, был того же мнения. Поэтому я и задержал аманатов, несмотря на требования Эдуарда; я ведь понял, что он настаивал на их возвращении по твоей инициативе. Провидение благоприятствовало моим надеждам, что Эдуард сдержит свое обещание. Одно время казалось, будто он забыл о нашем договоре, потому что он послал за своим законным наследником Этелингом; но тот умер, оставив сына, которого обойдут, если Эдуард умрет до его совершеннолетия, что очень вероятно. Я слышал даже, что Эдгар вообще не способен держать тяжелый английский скипетр. Со времени твоего отъезда у короля участились болезненные припадки, так что не пройдет, очевидно, и года, как Вестминстерский храм пополнится его гробницей. – Вильгельм остановился, украдкой наблюдая за выражением лица Гарольда. – Я вполне уверен, – продолжал он затем, – что твой брат Тости как мой довольно близкий родственник не откажется поддержать мои притязания, если он станет из-за твоего отъезда из Англии, главой клана Годвина. Чтобы доказать тебе, как мало я ценю помощь Тости по сравнению с твоими содействием и как сильно я на тебя рассчитываю, я рассказал тебе все откровенно. Перейду теперь к главному. Так как я выкупил тебя из плена, то смело мог бы задержать тебя здесь до тех пор, пока не вступил бы на английский престол без твоей помощи, понимая, что ты теперь единственный человек в Англии, который захотел бы оспаривать мои справедливые притязания. Тем не менее я открываю тебе свое сердце, потому что хочу только тебе быть обязанным успехом. Договариваюсь с тобой не как с вассалом, а как с равным мне: ты должен занять Дувр своим войском, чтобы впустить мой флот, когда настанет время; ты должен расположить в мою пользу Витан, чтобы он признал меня наследником Эдуарда;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133