То есть свершилось то, чего больше всего
боялся Александр Невский. Русь попала в духовное рабство к Западу.
Даже такой заядлый западник, как Г. Федотов, и тот признается в книге "И
есть, и будет", что:
"Россия с Петра перестала быть понятной русскому народу. Он не
представлял себе ни ее границ, ни ее задач, ни ее внешних врагов. которые были
ясны и конкретны для него в Московском Царстве. Выветривание государственного
сознания продолжалось беспрерывно в народных массах Империи".
В результате совершенной Петром I революции, русское национальное
Государство не только не стало более сильным, как это обычно ложно утверждают
историки западнического лагеря, а настолько ослабело, что стало игрушкой в руках
утвердившихся в России иностранцев и Европейских держав.
Как низко упала политическая роль России к моменту захвата власти дочерью
Петра ярко показывает письмо французского агента Лалли кардиналу Флери, в
котором он пишет:
"Россия подвержена столь быстрым и столь чрезвычайным переворотам, что
выгоды Франции требуют необходимо иметь лицо, которое бы готово было извлечь из
того выгоды для своего государя".
Человеком, который сумел извлечь выгоду для Франции из наступившего в
России хаоса, после совершения Петром I революции, оказался Маркиз Шетарди.
Путем сложных интриг он сумел воспользоваться царившей в России сумятицей и с
помощью французского золота он организовал заговор в пользу Елизаветы среди
Гвардейских полков.
Историк Соловьев утверждает, что после Петра I судьба "России осталась в
русских руках". Это утверждение не отвечает печальной исторической истине.
Европа имела в после-петровской России своих представителей, которые хозяйничали
в ней как в завоеванной провинции.
Вспомним, например, колоритную фигуру прусского посланника барона А.
Мардефельда. Он пробыл в России двадцать два года. Приехал он в Россию еще при
Петре I в 1724 году. Сменились Императрицы и Императоры, а Мардефельд не
сменялся. Он был послом при Петре I, при Екатерине I, при Петре II, при Анне
Иоанновне. При его помощи Анна Леопольдовна стала правительницей, когда ее
несчастный сын Иоанн VI стал Русским Императором.
Друзья Мардефельда французский маркиз Шетарди, французский врач Лесток,
умный, человек ловкий, но "злого нрава и черного дурного сердца", с помощью
интриг и подкупов возвели на престол и Елизавету. "В течение многих лет", —
характеризует его роль В. Бильбасов, -"Мардефельд был "персона гратиссима" в
Петербурге".
После подрыва Петром I политических и религиозных основ традиционного
русского монархического миросозерцания, царская власть повисла в воздухе и стала
орудием политической игры европейских послов в России. Как европейские послы
низко расценивали тогдашнее положение монархической власти в России, показывает
следующий отзыв саксонского дипломата Пецольца о перевороте, совершенном
Елизаветой: "при помощи нескольких гренадеров. нескольких бочек вина и
нескольких мешков золота в России можно сделать все, что угодно".
Таковы были политические результаты совершенной Петром революции. Так
выглядело дело с верховной властью в России после того, как он ее по словам его
почитателей "из небытия в бытие произвел" и оставил после себя в "зените славы и
могущества".
"Вмешательство представителей иностранных держав и вообще иностранцев в
русские дела достигло в это время крайних пределов. В XVIII столетии подобное
вмешательство было в порядке вещей и практиковалось во всей Европе; в России же,
со смерти Петра I, оно приняло довольно опасные размеры, отчасти благодаря ряду
женщин, занимавших престол. Елизавета Петровна, многим обязанная благодаря
Шетарди, Лестоку и другим чужеземцам, естественно подчинялась их указаниям.
Дерзость чужеземцев дошла в это время до того, что какой-нибудь Брюммер дает
слово за Елизавету, что она "к Австрии не приступает, и этому слову верят." (31)

XVI. ЗАХВАТ ТРОНА ДОЧЕРЬЮ ПЕТРА I

В ночь с 24-го на 25-ое января 1741 г., Цесаревна Елизавета Петровна,
забыв присягу, данную малолетнему императору Иоанну VI, арестовала
младенца-императора, его мать Правительницу, всю Брауншвейгскую семью и сама
взошла на престол. Елизавета Петровна решила, если "Paris vaut la messe", то за
Россию можно, конечно, отречься от клятвенного обещания.
Нарушив присягу, Елизавета Петровна "секретнейшим" указом от 7 декабря
1742 года потребовала такую же присягу от Анны Леопольдовны: "чтоб она в
верности присягу учинила и в том за себя и за сына своего, принца Иоанна, и дочь
свою, принцессу Екатерину подписалась".
В результате нелепого закона Петра I о престолонаследии, русский трон
сделался игрушкой в руках его преемников и присяга на верность тому, кто занимал
русский трон, обесценивалась все более и более с каждым новым дворцовым
переворотом. Возникает прискорбное явление, когда пример нарушения присяги на
верность носителю государственной власти показывают сами носители верховной
власти или претенденты на эту власть и представители высших кругов народа.
Частые дворцовые перевороты лишали присягу всякого нравственного значения и
заставляли смотреть на нее как на пустую формальность, которую можно нарушить
Всякий раз, если это сулит в будущем выгоду.
К клятвенному обещанию, к присяге, в после-петровскую эпоху относятся не
как к нравственному обязательству, которое ненарушимо и должно быть исполнено
любой ценой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32