За маму я был спокоен; небольшая прибавка к пенсии в размере ста долларов ей не повредит, этот месяц она проживет в относительном достатке. А там уж... Что будет там, я пока не знал, но был уверен в благополучном исходе южной кампании. После обеда я сел изучать рукописные материалы, привезенные из экспедиции. Полевой дневник и тетрадь Афанасьева, в которой он, как я и предполагал, начинал новую монографию о саманидах, послужили объектом моего пристального внимания на протяжении пары часов. Я без труда читал мелкий, но разборчивый почерк Афанасьева и почерпнул немало для себя интересного. Монографию он составлял на основе результатов последних раскопов, частенько сверяясь с полевым дневником. Любопытно, что в записях он упоминал меня весьма корректно, без имени, как ассистента или, попросту, «А». Наверное, не хотел случайно предать, если дневник вдруг попадет в правоохранительные органы. Интересный человек был Петрович. Что сообщить его жене, я пока не знал. Но говорить все же что-то придется. Обеспокоенная чрезмерно затянувшимся отсутствием мужа, она начнет звонить мне и рано или поздно дозвонится. Что я могу ей сказать? Что Афанасьев Василий Петрович погиб от рук психопатов в пустыне Чуркистана, а его могилу вряд ли отыщу даже я сам, хотя собственноручно закапывал? Возникнет неизбежный вопрос: а почему закапывал именно я и откуда у меня так много денег, когда бедная вдова не имеет ничего? Дурацкая история, но и глупо констатировать этот факт, нарываясь на разборки (а в том, что у вдовы Афанасьева остались хорошие связи, сомнений не было). Что бы такое изобразить?
Размышляя над этим, я стал перелистывать дневник и на последней записи наткнулся на серию зарисовок, изображавших наши находки, и длинный поясняющий текст. И когда он все это успел? Петрович великолепно рисовал, иллюстрации к своим книгам он делал сам, и у меня на секунду сжалось сердце при мысли, что такой человек умер из-за каких-то, пусть даже золотых, побрякушек. Все-таки надо в ближайшие дни навестить Марию Анатольевну и рассказать, как все было. Возможно, она поспособствует реализации, познакомит с нужными людьми.
Мысль о том, что Афанасьева сумеет найти решение, благодаря которому и волки будут сыты, и овцы целы и даже накормлены, меня несколько успокоила. Я начал вчитываться в дневник, чувствуя, как волосы на голове встают дыбом.
«В шкатулке обнаружены следующие предметы: перстень золотой с гравировкой на внутренней стороне ?шейх аль-джабаль", с изумрудом в оправе, весом приблизительно 8 карат; браслет наручный золотой с гравировкой ?шейх аль-джабаль", имеющий в оправе 13 красных камней, возможно рубинов, весом приблизительно 1–1,5 карата каждый; кинжал с серебряной рукоятью, инкрустированной золотой нитью, в серебряных ножнах с орнаментом, отн. предп. к XI в. Лезвие кинжала выполнено из булатной стали, имеет гравировку “джихад", выявленную при кратковременном осмотре. Перстень, браслет и кинжал испускают, по-видимому, некое негативное излучение, воздействие которого существенно усиливается при извлечении кинжала из ножен, чем и объясняется непродолжительность его осмотра. Полагаю, что серебряные ножны служат защитным экраном для активной части кинжала, а шкатулка является аналогичным приспособлением для всех предметов в целом. На основе изучения текста гравировки могу предположить, что предметы действительно являлись личными вещами Хасана ас-Сабаха и были захоронены противниками секты исмаилитов для предотвращения усиления влияния секты в случае появления нового лидера, если он окажется обладателем символов власти.
ПРИМЕЧАНИЕ: отрицательное воздействие излучения, исходящего от обнаженного клинка кинжала, отмечено ассистентом, у которого в тот момент существенно увеличился диаметр зрачка, а на лице выступили крупные капли пота».
Это была последняя запись Афанасьева. Видимо, он прервался и занялся чисткой нагрудника, потом пришел Валера, а потом Петровича убили. И все же он основательно зацепил меня. Тут уж речь шла о профессиональном самолюбии, и я готов был бороться за достоверность своей гипотезы. Я полагал, что вещи были спасены из рук недругов одним из уцелевших членов секты, причем не рядовым фидаином, а кем-то покрупнее, кому на склоне лет не удалось найти верных сторонников, могущих стать хранителями исмаилитских реликвий. И ему ничего не оставалось, как завещать похоронить предметы вместе с собой, чтобы они не попали к противникам секты и не были уничтожены. Но Петрович считал по-другому, и возможности поспорить с ним у меня уже не было. Он даже доказательств своей теории не привел. Просто сказал – и все. А ты читай и утирайся. Афанасьев – он же звезда, авторитет, широко известный в узких кругах, а ты просто выпускник истфака, кладоискатель и по сравнению с Петровичем – профан. Что вообще можно доказать в стране, где степень компетентности определяется количеством публикаций!
Тут я одернул себя. Нечего распускаться, пользы от этого никакой, только нервы истреплешь. Петровичу ничего не докажешь, да и нужно ли? Я отложил дневник и достал из серванта коньячный бокал. Глупости это и дурацкие предрассудки, что нельзя пить одному. Регулярно – да, но регулярно хлестать вообще не рекомендуется. А так вот, раз в три месяца распить бутылочку хорошего коньяка, дабы расслабиться и предаться философским размышлениям, – почему бы и нет? А один я или в компании, это совсем не важно. С моей тягой к спиртному спиться мне не грозит.
Я откупорил бутылку и налил себе на два пальца светлой янтарной жидкости. Затем согрел бокал в ладони и стал обонять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88