В дополнение к ним прибавил распотрошенный пакет картофельного пюре и поставил чайник на огонь.
– Давай за... – я замялся, не в силах ничего вообразить.
– За встречу.
– Верно. – Я разлил по стаканам, плеснув себе на два пальца. Мы чокнулись. – Эх, хороша!
Мне также полегчало, но на этом я решил остановиться – подлечились, и будет. Еще пошарив в холодильнике, я извлек банку с болгарскими огурцами и налил себе рассольчику.
– Ты пей, – сказал я Славе, – а мне пора останавливаться.
– Ну, давай, – хмыкнул корефан, обрадованный угощением. Врезать он был не дурак.
Я дернул рассолу и даже начал приходить в себя. Отлично. Сейчас поедим, и станет совсем прекрасно. Чайник закипел. Я выключил его и приготовил пюре. – Ништяк живешь, – заметил Слава.
– Эге, – ответствовал я. – В термах патриции предавались оргиям с гетерами. А я чем хуже?
– Промышляешь копаниной?
– И не говори. Вот прямо сейчас займусь. Пока пюре остывало, я выгреб из холодильника упаковочный хлам и затолкал его в мусорное ведро. Раскопки привели к интересным результатам – в морозильном поддоне я нашел пачку намокших купюр, среди которых попадались баксы. Это значило, что я обнулил заначки и на жизнь осталась лишь имеющаяся на руках сумма.
– Видел, как я лавандоса накопал? – похвастался я.
– У тебя там сейф, что ли?
– Нет, – я вернулся к столу и затолкал банкноты под телефон, – зелень храню, чтоб не завяла. А у тебя как дела? – Вышел по УДО.
– Какое тебе УДО с твоими залетами? – изумился я. – Да ты и «красным» никогда не был.
– Я знаю, что ли? Может, им разнарядка пришла. В общем, скостили мне полгода. Не веришь, смотри, – Слава достал из кармана справку об освобождении.
– Да ладно, – я смутился. – Что ты, в самом деле. Верю.
– Сегодня нагнали спозаранку. Только что в Питер приехал. Пойду с жильем разберусь. Вечером пустишь перекантоваться? – О чем речь, живи сколько хочешь!
Прикончив бутылку, Слава отправился по своим квартирным делам, а я стал прибираться на кухне, попутно анализируя обстановку на сегодняшний день. Обстановка, честно признаться, была достаточно гнилая. Живых денег осталось тысяча триста рублей плюс сто двадцать долларов. На какое-то время хватит, а дальше? Надо срочно что-то выдумывать и проворачивать, пока есть на что есть. Класть зубы на полку отчаянно не хотелось.
Но если бы дело было только в деньгах! О происшедшем я вспоминал, как о кошмарном сне, и мечтал, чтобы сном оно и оказалось. Умом, однако, понимал, что все реальнее и гаже. Как бы хашишины не вернулись воздать должное древнему обычаю кровной мести. А ведь есть еще взорванный офис испанцев, которые могут сгоряча и поквитаться со мной, узнав, что предметы ушли к их врагам. Мертвый Гоша Марков. Тут уж совсем плохо. Гошу жаль ужасно, жаль как друга, да и как компаньона. Надо хотя бы Борису Михайловичу позвонить, встретиться, мобилу отдать, соболезнования выразить. А заодно закинуть удочку насчет дальнейшего сбыта. Люди рождаются и умирают, а дела идут. Хотя и помимо Маркова партнеры, заинтересованные в работе со мной, имелись, обратиться к человеку с приличными каналами не помешает. Подумав о каналах, я припомнил Марию Анатольевну. Вот с кем еще придется разговаривать. Общаться с вдовой будет трудно и неприятно, оставалось лишь надеяться, что она вникнет в ситуацию: я – без денег, Петровича убили прямо на раскопе. Жалко вдову, но придется госпоже Афанасьевой поискать счастья в другом месте. Сто двадцать долларов едва ли будут достойной компенсацией за погибшего мужа.
С такими мыслями я вышел на балкон и выдохнул в атмосферу порцию перегара. Поев и удержав пищу в желудке, я почувствовал себя значительно лучше. Теперь надо ввести в организм изрядную порцию витаминов, глюкозы и белков. День сегодняшний я решил полностью посвятить процедуре восстановления. Голова – прибор тонкий и требует основательной доводки для приведения в рабочее состояние. А со спиртным надо завязывать. Больше ни капли, тем паче что положительных результатов все равно не приносит.
Однако что же дальше-то делать? Денег на поездку в перспективный район не хватит, да и нет На примете ничего перспективного. Да если бы и было, то не факт, что я там что-нибудь найду. Видимо, придется экономно расходовать наличку, занимаясь поисками сокровищ в пределах Санкт-Петербурга. В крайнем случае, буду подкармливаться у мамы, она с голоду умереть не даст. Вот они, суровые будни кладоискателя!
По старым домам Петроградской стороны, что ли, прошвырнуться? На чердаках искать бесполезно – там уже все просеяно, а вот в подвалах еще можно кое-что найти, если повезет. В периоды смутного времени люди всегда старались упрятать от чужих глаз что-нибудь ценное, а таких периодов в двадцатом веке для Санкт-Петербурга хватало. Многие погибли, поставленные к стенке пьяным матросом или отправленные ЧК–ГПУ–НКВД в «солнечные края», а ценности, схороненные на черный день, так и остались дожидаться своих хозяев. Не обязательно это были золото и бриллианты – для чьего-то сердца дороги семейные фотографии или дневник, не предназначенный для посторонних глаз. Дневники в Питере любили вести по дореволюционной привычке, а потом прятали, чтобы не нашли при обыске. Мне запомнилась запись, которую неизвестный господин с Васильевского острова сделал 27 сентября 1918 года: «Голодно, но заставил себя встать. Весь день ходил по коридору. На кухне Инесса разговаривает сама с собой. Страшно». Куда потом делась обезумевшая семейная парочка, перед какими грядущими событиями истощенный господин полез на чердак прятать книжицу в замшевом переплете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88