В долголетней или в краткой спортивной биографии есть события особой значимости. Они остаются в памяти и больших спортсменов и тех, чей спортивный путь был лишь ярким жизненным эпизодом. Таким событием для нас был матч, в котором мы встретились с одной из сильнейших команд страны тех лет – ленинградским «Динамо».
В первую группу розыгрыша первенства Ленинграда входило 10 команд. Для того чтобы остаться в ней на следующий розыгрыш, нужно было занять место не ниже восьмого.
Игра 6 февраля 1940 года была для нас решающей: в случае проигрыша наш коллектив Сестрорецка должен был покинуть первую группу.
Перед окончанием первенства ситуация на соревнованиях сложилась не в нашу пользу. Неудачи преследовали нас.
Уже далеко не молодыми, седыми полковниками, успевшими многое повидать на своем спортивном и житейском веку, мы вспоминали иногда с Всеволодом Михайловичем эти первые игры большого хоккея.
С улыбкой, которая всегда сопровождает далекое, но близкое воспоминание, Бобров спрашивал меня:
– Ты помнишь игру со «Спартаком»?
– Проигрыш 11:0 трудно забыть.
– Алик, ты не поверишь, у меня при воспоминании об этой игре до сих пор холодок по спине пробегает.
Ситуация действительно была не из приятных. И вот тогда тренерский совет нашего клуба принял решение о переводе части игроков второй команды завода в первый состав. Мы вновь с Севой оказались в одной команде. В той самой, которой предстояло через несколько дней встретиться в финальном поединке с ленинградским «Динамо».
К моменту встречи положение в турнирной таблице выглядело так: мы сделали ничью с кировцами и проиграли «Сталинцу» со счетом 2: 4, причем один из голов мне забил сам Дементьев. (Странная штука время: сейчас я этим почти горжусь, но тогда мне было не до гордости.)
Игра была назначена у нас дома, в Сестрорецке, на городском стадионе.
Для города, который любил и ценил спорт, это был матч престижа.
Что там говорить, волновались мы здорово. За нас болел завод, болел город, и мы это чувствовали и во взглядах, и в разговорах, и в том особом, почти нежном внимании, которое оказывали одни, и той требовательности, которую чувствовали в других.
Но когда перед игрой к нам приехали директор завода и секретарь партийной организации, мне почему-то показалось, что они волнуются в еще большей степени, чем мы.
Задолго до игры с окраины города, из района Промстроя, с улицы Горького, с побережья стал стекаться к стадиону людской поток. Многие приехали из Ленинграда… На улицах царило приподнятое настроение, оживленно комментировались шансы обеих команд. Земляки держались молодцами. Они делали отчаянные и мужественные усилия, чтобы похоронить в глубинах своих благородных сердец сомнения относительно нашей победы. Иногородние скептики предпочитали вслух не высказывать своего мнения: спортивный патриотизм Сестрорецка был им хорошо известен.
На самом стадионе задолго до начала игры творилось что-то невообразимое: сидели буквально друг на друге, стояли и сидели в проходах, на крышах близлежащих строений, у самой кромки поля и за воротами. Такого наш Сестрорецк еще не видел. Свистки, неумолчный шум голосов, то сбегающий вниз, к самому полю, то вновь взлетающий вверх к последним рядам. Возбужденный смех, выкрики.
Уже по этому возбуждению чувствовалось, что должно произойти что-то важное и значительное. Через несколько минут должно было произойти нечто, благодаря чему возникает единое, коллективное, массовое сопереживание с происходящим. Чувство соучастия рождает этот волнительный канун. Потом, много лет спустя, на Олимпийских играх и мировых первенствах, всесоюзных чемпионатах, уже присутствуя на играх в качестве врача, я буду свидетелем все того же сопереживания, начинающегося еще до свистка судьи, когда спокой ствию спортсмена, выходящего на поле, силой воли подавившего волнение, сопутствует эмоциональная раскрепощенность болельщика, предвкушающего азарт борьбы.
В раздевалке Севка толкает меня в бок и подмигивает:
– Видал, что на трибунах творится? Ох и отлупят же нас, если проиграем.
Это он так, скорее чтобы нас подзадорить. Проигрывать он не собирается. Но вот относительно темперамента сестрорецких болельщиков он прав. Даже сюда к нам в раздевалку доносится шум трибун.
Вообще надо сказать, что спорт тех лет, возможно, и не был столь зрелищным с современной точки зрения, возможно, он был в каком-то смысле более прямолинеен, что ли, не столь сложен в техническом и психологическом смысле. Но он собирал тысячные аудитории, он имел свой «резерв» в среде многотысячных болельщиков, потому что многие из наших зрителей сами были физкультурниками. Спорт был действительно ареной масс. Массовость эта шла, как мне кажется, от общего оптимизма, энергии и энтузиазма целого поколения.
Хоккей, и особенно футбол, уже давно имел своих страстных поклонников. На интересные футбольные матчи билеты покупались с боем. Страсти разгорались задолго до игры и бушевали по нескольку дней кряду. Для человека с портфелем, торопящегося мимо трибун стадиона в заботах о хлебе насущном, все эти страсти могли показаться, мягко говоря, странными. Но рождение «богов» и низвержение «кумиров», восхождение «звезд» и их угасание было продиктовано определенной логикой, динамикой их не только спортивного, но и психологического развития. Хаос мечущихся фигур в погоне за мячом при внимательном рассмотрении, оказывается, был подчинен определенной стратегии и тактике, каждый был наделен своим характером, своим почерком. Он мог быть сегодня вдохновенен или безуча стен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58