Неподалеку росли деревья, старые деревья с мощными стволами.
— Тебе лучше выйти оттуда, — небрежно произнес он по-валлийски. — Будет хуже, если я выведу тебя.
Он не знал, кто или что предстанет перед ним. Несколько секунд стояла тишина. А затем шорох возвестил о появлении маленького, худенького, неопрятно и бедно одетого парнишки лет восьми-девяти. Герейнт уставился на него, испытывая странное чувство, будто смотрит в зеркало в конце длинного туннеля времени. Разве что волосы у мальчика были прямые.
Он стоял на одной ноге, а второй почесывался. На нем были ветхие, дальше некуда, ботинки.
— Подойди ближе, — велел Герейнт, с важным видом сцепив руки за спиной. Мальчик прошаркал несколько шагов вперед. — Еще ближе. Остановишься в дюйме от моей вытянутой руки.
Мальчик подошел и остановился, наверное, в двух футах от указанной точки. Он стоял неподвижно, не сводя темных глаз со взрослого. Герейнт прекрасно знал, что мальчик сейчас чувствует, ведь он был его собственным отражением. Сердце ребенка наверняка оглушительно билось где-то в самом горле. А сам он сейчас думает о том, как бы убежать. Ищет пути к отступлению искоса, тайком, не выдает себя бегающим взглядом. И уже понял, что удрать не удастся.
— Ну? — спросил Герейнт. — Что ты здесь делаешь?
— Я играл, — ответил ребенок писклявым голоском, — и потерялся.
В точности такой же предлог он сам придумал в тот единственный раз, когда его поймали, — к счастью это был один из садовников, а не кто-нибудь из егерей. Но все равно, когда его отпустили, спина у него так болела, что он не мог нормально идти, а когда с трудом добрался до вересковой пустоши, где стояла их лачуга, служившая им домом, то долго не мог сидеть.
— Потерялся, охотясь на кроликов? — спросил Герейнт. Мальчишка пожал плечами и покачал головой.
— Ты знаешь, кто я? — спросил Герейнт.
Мальчик кивнул, и Герейнт разглядел в его глазах неподдельный страх.
— А ты кто такой? — последовал следующий вопрос.
— Идрис, — ответил мальчик.
— Идрис? Просто Идрис?
— Идрис Парри.
— Идрис Парри, — произнес Герейнт, — тебя никто не учил, как обращаться к взрослым?
— Идрис Парри, сэр, — исправился мальчик.
— И где же ты живешь, Идрис Парри? — спросил Герейнт, надеясь, что ответ будет не тот, какой он ожидал услышать.
— С мамой и папой, — сказал ребенок не так смело, — и сестрами.
— Я спросил где? — настаивал граф. Мальчик махнул рукой в сторону холмов.
— Там наверху, — ответил он, и Герейнт незаметно поморщился. — Вы собираетесь выслать меня, сэр?
Ссылка на каторгу. За браконьерство. Ребенок рано узнал, на какой риск идет, точно так же, как когда-то узнал он сам.
— Прошу вас, сэр, лучше побейте меня, — тут же попросил он, и Герейнт понял, чего стоило мальчику проявить такую слабость. — Я потерялся. Я просто играл.
— Послушай, Идрис. — Герейнт полез в карман. — Здесь когда-то стояли хитрые ловушки, угодишь в такую — и она вцепится тебе в ногу, как тысяча дьяволов, и будет держать до тех пор, пока кто-то не придет высвободить тебя. Думаю, вполне вероятно, что их до сих пор никто не убрал. Впредь ты будешь очень осторожно выбирать место для игр, ладно?
Ребенок кивнул.
— Тебе можно верить? — спросил Герейнт. Он уже извлек монету, не слишком мелкую, чтобы быть бесполезной, и не слишком ценную, чтобы вызвать подозрение, и протянул ее мальчику. — Отдай это своей маме, Идрис. И ты поступишь умно, если скажешь, что получил ее от кого-то другого и в другом месте.
Ребенок заподозрил ловушку — точно так же заподозрил ее он сам, когда мистер Вильямс в первый раз предложил ему деньги. Мальчик решил: монета — это приманка, чтобы подманить его поближе и схватить. Поэтому Герейнт подбросил монету в воздух, а мальчик ловко ее поймал.
— Теперь ступай, — сказал Герейнт. — И смотри не угоди в ловушку.
— Да, сэр. — Мальчик уже уходил, но потом замер и оглянулся: — Спасибо, сэр.
Герейнт коротко кивнул. У него засосало под ложечкой. И как только эта семья живет на вересковой пустоши с ребенком, таким оборванным, что, похоже, на нем нет ни одной целой вещи? Но это все-таки семья, если мальчик сказал правду. Отец и мать. И живут они там не потому, что их изгнали из деревни и отлучили от церкви. По крайней мере этот ребенок не бастард.
Однако его не оставляло неприятное ощущение оттого, что пришлось столкнуться с такой нищетой. В Тегфане в отличие от улиц Лондона она почему-то казалась не такой безликой.
Герейнт подумал, что поступал эгоистично, стараясь держаться подальше от этих мест. Он намеренно не вникал в дела Тегфана, проявляя непростительную слабость. Теперь оставалось надеяться, что из-за этого он не потерял окончательно дружбу с Аледом и враждебность к нему людей не продлится долго.
Все-таки это его народ. Он понял это в ту секунду, когда вернулся, или, возможно, еще раньше, в ту секунду, когда произошла короткая встреча на лондонской улице.
Это его народ.
На еженедельную репетицию церковного хора всегда собиралось много народа, если только не было страды. Пение было той страстью и тем увлечением, которые объединяли почти всех жителей Западного Уэльса, впрочем, то же самое происходило и в других районах Уэльса.
Марджед с детства дирижировала хором, чтобы освободить отца хотя бы от одной обязанности, которых у него было очень много. Она часто думала, что, наверное, не совсем правильно считать ее дирижером. Валлийскому хору, если только он не принимал участия в каком-нибудь местном фестивале, на самом деле не нужен был человек, который стоял бы перед ним, отбивая такт и задавая громкость. Валлийский хор просто пел сердцем, и пел слаженно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106