Но пуактесмские сказители давно привыкли говорить о каком-либо прекрасном поступке, не имея намерения ввести в заблуждение: «Так бывало в дни графа Мануэля», что дань уважения вскоре стала восприниматься как датировка. Вот так хронология оказалась переиначена, его известность еще больше возросла, слава дона Мануэля стала магнитом, притягивающим к себе душевное величие других дней и лет.
Но здесь нет нужды говорить о подобных легендах, поскольку эти истории повсеместно записаны. Некоторые из них, возможно, правдивы; другие определенно нет. Но бесспорно, что власть, благосостояние и репутация графа Мануэля неуклонно росли. Теперь короли являлись его сотоварищами, и бывший свинопас каким-то образом оказался в числе уважаемых родственников императоров. А госпожа Ниафер, жена великого графа, повсюду признавалась, безо всякого опровержения с ее стороны, дочерью покойного варварийского султана.
Гуврич-Мудрец нарисовал древо, показывающее происхождение госпожи Ниафер от Каюмарса – первого из всех царей, первого, кто научил людей строить дома. И это древо висело в большом зале Сторизенда.
– Даже если тут и там могли вкрасться какие-то ошибки, – сказала госпожа Ниафер, – оно выглядит отлично.
– Но, моя милая, – сказал Мануэль, – твой отец не был варварийским султаном. Наоборот, он был помощником конюха в Арнейском замке, и вся эта родословная – нелепая фальшивка.
– Вот я и сказала, что тут и там могли вкрасться ошибки, – спокойно согласилась госпожа Ниафер, – но суть в том, что эта штука на самом деле отлично смотрится, и, полагаю, даже ты этого не отрицаешь.
– Нет, я не отрицаю, что эта красочная ложь подходит к интерьеру зала.
– Вот, ты же сам видишь! – победно заявила Ниафер, и после этого ее новое происхождение никогда не ставилось под вопрос.
А между тем дон Мануэль послал гонцов через моря и земли к своей единоутробной сестре Мафи в Рагнор, прося ее продать мельницу за сколько удастся. Она послушалась и привела ко двору Мануэля мужа и двух сыновей, младший из которых позднее стал Папой Римским. Мануэль пожаловал мельнику свободное поместье Монтор, и впоследствии никогда нельзя было найти более величавой и изысканной дамы, чем графиня Матфиетта де Монтор. Она по-прежнему постоянно говорила о том, что подобает ее родственникам при их положении, но уже совсем по-другому. И она поладила с Ниафер, как и можно было ожидать, но не больше.
А осенью первого года правления Мануэля (сразу после того, как дон Мануэль привез в Сторизенд Скотийский Сигил в качестве добычи после первой своей знаменитой схватки с Пловцом Ориандром) аист принес Ниафер первого из обещанных мальчиков. Из-за выражения лица его назвали Эммериком: в честь отца Мануэля. И именно этот Эммерик впоследствии долго и замечательно правил в Пуактесме.
Так что дела у дона Мануэля процветали, и ничто не тревожило его душевный покой, если б не чувство ответственности за культ Слото-Виепуса, поклонение которому теперь возрастало среди многих народов. В Филистии Слото-Виепусу теперь открыто поклонялись в залах суда и храмах, а все остальные вероисповедания и любое приличие были задушены обрядами Слото-Виепуса. Повсюду на западе и на севере его последователи произносили хвастливые речи и совершали безумные проделки, и вскоре все это принесло большой вред. Но если это втайне и тревожило дона Мануэля, граф здесь, как и везде, проявлял с лучшими намерениями свой бесценный дар держания языка за зубами.
Никогда не говорил он и о Фрайдис, хотя записано, что, когда пришли известия о ее кончине, в Тимхэре под игом друидов и сатириков, дон Мануэль молча зашел в Комнату Заполя и его не было видно целый день. То, что в подобном одиночестве он плакал, маловероятно, ибо его суровые ясные глаза забыли такое занятие, но весьма вероятно, что он многое вспомнил, и отнюдь не все, по его мнению, делало ему честь.
Так что дела у седого Мануэля процветали, и у него были высокие дворцы, прекрасные леса и пастбища, покой и довольство. Увенчивая все это, аист вскоре принес им вторую девочку, которую назвали Доротеей в честь матери Мануэля. И как раз в это время из Англии прибыл молодой поэт Рибо (вскоре после этого он плохо кончил в Ковентри), принеся дону Мануэлю, когда тот сидел вместе с женой и придворными за ужином, гусиное перо.
Граф улыбнулся, повертел его в руке и задумался. Пожав плечами, он сказал:
– Нужда требует. Если б не ее находчивость, моя голова была бы насажена на серебряную пику. Я не могу забыть этот долг, раз она, как теперь выясняется, не намерена его забывать.
Затем он сказал Ниафер, что должен отправиться в Англию.
Ниафер оторвалась от мармелада, которым заканчивала ужин, и невозмутимо спросила:
– И чего же теперь хочет от тебя твоя милая белобрысая подружка?
– Дорогая, если б я знал ответ на этот вопрос, не было бы необходимости путешествовать за море.
– Однако достаточно легко догадаться, – насупившись, сказала госпожа Ниафер, хотя, в сущности, она тоже гадала, зачем Алианора послала за Мануэлем, – и я вполне могу тебя понять, ведь ты предпочитаешь, чтобы люди не узнали о подобном и тебя не засмеяли.
Дон Мануэль ничего не ответил, но вздохнул.
– И если бы моему мнению в этом доме придавали хоть какое-то значение, я бы кое-что сказала. Но при сложившихся обстоятельствах более приемлемо позволить тебе идти своим практичным путем и узнать из опыта, что мои слова верны. Поэтому сейчас, Мануэль, если ты не против, нам лучше поговорить о чем-нибудь более приятном.
Дон Мануэль по-прежнему ничего не говорил. Все это, как отмечалось, происходило сразу после ужина, и, пока придворные и жена сидели за остатками еды, заиграл менестрель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71