Тот лениво вывалился из лифта, на ходу доставая из кармана ключи, увидел Богдана и сразу понял, что это конец.
Даже вскрикнуть не успел – невидимые брызги врезались в лицо, и Лев Ребет, главный теоретик украинского национализма, непримиримый боец с москалями, словно подкошенный рухнул прямо у лифта, чуть подавшись головой к ступеням.
Богдан слетел вниз как на крыльях, на ходу глотнул еще одну таблетку (так полагалось по инструкции: яд распылялся широко и мог отравить и его самого), быстро дошел до автомобиля, запаркованного метрах в пятистах от дома, уселся за руль и только тогда заметил, что рукав его пиджака вымазан в штукатурке. Он достал из-под сиденья щеточку с мельхиоровой ручкой и тщательно очистил пиджак, а заодно и брюки – боевик отличался завидной аккуратностью.
И тут вдруг его вырвало, прямо на переднее стекло. Он машинально вытер рот замшевой тряпкой для автомобиля. Глотнул для страховки еще одну таблетку, доехал до вокзала, оставил машину на стоянке и сел в электричку. Там ему снова стало плохо. В памяти стояли огромные, неимоверно расширенные от ужаса глаза Льва Ребета.
На следующий день, уже в самолете Мюнхен – Берлин, Богдан прочитал в газете о сердечном приступе, случившемся у Ребета, и о его внезапной смерти.
За несколько месяцев до этого ядовитый аэрозоль, вызывавший резкое сжатие кровеносных сосудов и смерть, был опробован на собаках в лесу близ Карлсхорста, берлинского пригорода, где располагались штаб-квартира советских войск и представительство КГБ. Животные мгновенно дохли, лишь дернув лапами. Особенность яда заключалась в том, что после смерти сосуды вновь расширялись, и патологоанатому трудно было обнаружить следы яда.
Убийство Ребета произошло 12 октября 1957 года, когда уже были расстреляны Берия, Абакумов, Кобулов, Деказонов и прочие чекисты – исполнители воли Сталина и Политбюро. После смерти Сталина, который держал партию под контролем органов, Политбюро решило поменять обе организации местами, особенно когда дело касалось политических убийств. В этом случае требовалось решение Политбюро (как правило, санкцию давали генсек и самые близкие к нему члены Политбюро, и даже аресты видных лиц до самой перестройки проходили, как правило, только с санкции партии).
Несмотря на десталинизацию, никто из коммунистических лидеров не собирался отказываться от террора, который большевики лицемерно предавали анафеме, антисоветские эмигранты продолжали оставаться объектами, подлежащими физическому уничтожению.


* * *

Западному украинцу Богдану Сташинскому в 1957 году было всего 25 лет, он не являлся кадровым сотрудником органов, а был завербован в 19, когда учился во Львовском университете. Забавно, но все началось с того, что студента задержали за проезд «зайцем», это небольшое прегрешение плюс умелая идеологическая обработка привели к теснейшему сотрудничеству Сташинского с мощной организацией.
Он был подтянут, умел входить в доверие, изучал немецкий, находясь в оккупации, обладал выносливостью и прекрасными физическими данными – просто идеальный нелегал-боевик. Перед убийством Ребета чекисты четыре раза посылали его в Мюнхен для изучения района проживания, маршрутов следования и расписания для идеолога украинского национализма. Тщательно прорабатывались планы убийств и благополучного возвращения в Карлсхорст.
В Берлине Сташинского встречал его куратор по имени Сергей, он расцеловал своего подопечного и поздравил с успехом. Особенно радовало, что убийство Ребета не вызвало никаких подозрений – даже вскрытия не проводили, его смерть считалась вполне естественной.
После убийства нервы Сташинского стали сдавать, сомнения и мучения одолевали его, особенно страшно было засыпать: иногда во сне ему являлся Ребет с искаженным предсмертной мукой лицом и молящими глазами, он ничего не говорил и молча смотрел на Богдана. От этого сверлящего взгляда становилось тоскливо и безысходно, и Богдан просыпался в холодном поту и не мог заснуть, и снова его тошнило, и снова разрывалась от боли голова.
Правда, эти метания души не дошли до его шефов, которые позаботились о круглосуточном визуально-слуховом контроле над перспективным Богданом: вел он себя, как и подобает советскому человеку, свято верившему в идеи партии, никаких проколов не допускал, докладывал о каждом своем шаге, не пьянствовал, в отличие от многих специалистов по «мокрым делам», с удовольствием совершенствовал свои чекистские знания и бойцовские качества. Его подвергали и тщательным медицинским исследованиям, иногда даже «расслабляли» на время специальными препаратами в расчете, что вдруг он проговорится и расскажет о тайной связи с западными спецслужбами. Проверка, проверка и еще раз проверка – это канон в работе с любой агентурой, даже преданной до гробовой доски.
Но тут случилось страшное и совершенно непредсказуемое: еще в Берлине боевик влюбился, как мальчик, причем не в офицершу КГБ, которую ему подставляли с целью обеспечить надежным спутником на всю метеороподобную карьеру, а в восточную немку Инге Поль. Ее сразу взяли в разработку и собрали все данные, они были неутешительны: немка не жаловала коммунизм.
Первую профилактическую беседу с Богданом проводил Степан Федорович.
– Зря ты связался с немкой, – говорил он просто.
– Не люблю я немцев. Жадные они до мерзости. Знаешь анекдот? О том, как немец подтирает задницу? Берет трамвайный билет, отрывает от него кусочек, проделывает в оставшейся части дырку, засовывает туда палец, вытирает им задницу, а билетом – палец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142