Пассажиры с недоумением и опаской посматривали на «арестантов», а те, но обращая на них внимания, читали или разговаривали.
В Москве лишь пересели с поезда на поезд да отметили в полицейском управлении проходное свидетельство. Послали успокоительную открытку в Саратов. И опять мерное покачивание вагона. Все пустыннее и заснеженнее просторы за окнами. Они ехали на Север, где зима давно вступила в свои права.
Вологда в снежном наряде выглядела чистой и уютной. Снова привычная процедура — отметка в полицейском управлении, и конвоиры поехали в обратную дорогу. Марк Тимофеевич наблюдал за доставкой багажа, помог устроиться в номере гостиницы. Мария Ильинична не распаковывала вещей, она еще должна была найти себе постоянное пристанище и, самое главное, выяснить, оставят ли ее в городе или пошлют в какой-нибудь медвежий угол. Пришлось идти на прием к начальнику жандармского управления, к губернатору они с Марком Тимофеевичем попасть не смогли.
Вопреки ожиданиям жандарм оказался очень любезен, оставил Марию Ильиничну в городе, предупредив, что здесь 60 человек политических и надо соблюдать осторожность, иначе ее могут отправить очень далеко. Начальник жандармерии улыбался, но в его глазах не было улыбки, а в голосе звучала явная угроза. Конечно, Мария Ильинична заверила его, что не собирается заниматься здесь политикой и что гораздо больше ее заботит — удастся ли найти уроки, поскольку она стеснена в средствах. Он сказал, что не будет возражать, если она станет давать уроки французского языка. Конечно, он уже знал, что Ульянову встречали друзья, со многими из которых ее связывала очень давняя совместная работа.
В Вологде существовала целая колония ссыльных — О.А.Варенцова, В.П.Милютин, И.А.Саммер, А.Д.Цюрупа, В.В.Боровский и многие другие. Марк Тимофеевич был спокоен — он оставлял Марию Ильиничну не одну, правда, из саратовцев в Вологду не попал никто. Станислав Кржижановский получил местом ссылки Великий Устюг. Недалеко — всего 600 километров, да не доедешь, не долетишь. Из письма матери и позднее из рассказов друзей узнала Мария Ильинична, как их вели через Волгу по ноябрьскому льду. Волга только-только стала. Лед был еще тонок. Ссыльные были закованы в кандалы попарно. Сначала они не поняли, почему конвоиры держатся на некотором расстоянии, и, только услыхав предательское потрескивание льда, почувствовав, как он пружинит под их тяжелыми шагами, поняли все. Берег, казалось, не приближается, а удаляется. Старались громко шутить и разговаривать, не смотреть под ноги. Если бы лед не выдержал, все они пошли бы ко дну с кандалами на руках. И была бы эта история отмечена как несчастный случай. Ступив наконец на берег, все чувствовали себя родившимися заново. И теперь Волга не казалась такой уж широкой и опасной. Читая письмо матери, слушая рассказы товарищей, Мария Ильинична переживала весь ужас этого пути. Природа оставила их в живых, она оказалась добрее жандармов.
Мария Ильинична поселилась в центре города, на Казанской площади. Большая комната с венецианским окном нравилась ей, быт начинал налаживаться.
Как всегда, в письмах Мария Ильинична очень осторожна, она не называет никаких новых имен и фамилий, во всем полагаясь на Марка Тимофеевича, который должен рассказать Анне Ильиничне об обстановке и местных обитателях. «Жаль, — пишет она, — что никто из привлекавшихся со мной по одному делу не попал сюда (я ведь все же познакомилась с ними, когда ходила в охранное отделение), за исключением, впрочем, Скворцова, которого видела сегодня. Ст. — назначен в Великий Устюг, Лар. в Грязовец, Сим. в Тотьму. Все уж разъехались».
Она явно подчеркивает, что лишь при допросах познакомилась с теми, кого судили вместе с ней, и ничего не пишет о тех, кого встретила в Вологде.
Город, живописно раскинувшийся по берегам реки, понравился ей своими прямыми улицами, добротной застройкой, обилием деревьев. Она представила себе, как красиво здесь будет весной, и стала звать сюда Марию Александровну. Та привычно собиралась в путь, но, конечно, не в зимние морозы, а поближе к весне. Мать писала, что надеется на амнистию, ожидавшуюся в связи с празднованием 300-летия дома Романовых. Мария Ильинична не хотела разочаровывать ее, но она не верила ни в какие милости и оказалась права.
В очень короткий срок Мария Ильинична вросла в большевистскую колонию. Прежде всего она вошла в легальное общество «Просвещение», его членами были и служащие, и интеллигенты, и рабочие. Общество широко организовывало платные публичные лекции, в которых участвовали и ссыльные большевики — В.И.Потемкин, В.М.Фриче и другие. Это было хорошей возможностью собирать средства на партийные нужды и на помощь товарищам, когда они не могли найти работы, многосемейным, тем, кто не имел средств к существованию. Мария Ильинична немедленно вступает и в нелегальную кассу взаимопомощи ссыльных.
Через некоторое время она познакомилась со многими учительницами, записалась в публичную библиотеку. Ее огорчало лишь одно — ничего не получалось с работой. Мест не было. Чтобы практиковаться во французском языке, она давала бесплатные уроки дочери хозяйки квартиры.
С самого начала года она стала регулярно получать нелегальную литературу — газету «Правда», журнал «Просвещение» и т.д. Конечно, как всегда, на вполне «лояльные» адреса.
Один из вологодских ссыльных, С.В.Борисов, вспоминал: «С приездом Марии Ильиничны, помню, ссылка как-то сразу оживилась, воспрянула... Она информировала о текущих событиях, знакомила с перепиской Владимира Ильича. Как-то само собой установилось, что Мария Ильинична стала центром в жизни нашей ссылки, и не только среди большевиков, но и других ссыльных».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97