Но старлей понял что-то и даже успел обернуться, прежде чем Прудников спустил курок. Этот чертов Колокольчиков, в отличие от Студента, похоже, не утруждал себя ношением бронежилета — пуля ударила его в спину с отчетливым плотным хрустом, от которого Катю замутило. Большое тело старлея содрогнулось, как от удара кулаком, руки сдавили Катины плечи мертвой хваткой, и Колокольчиков вдруг начал стремительно тяжелеть, прямо-таки наливаться свинцовой неподъемной тяжестью, и Катя поняла, что он падает, только когда оказалась придавлена к земле его телом, как какой-нибудь цыпленок табака.
Она стала яростно выскребаться из-под этой страшной окровавленной тяжести, но поняла, что не успеет — Профессор неторопливо приближался, ступая легко и словно бы даже пританцовывая. Катя попыталась разжать намертво прикипевшие к рукояти пистолета пальцы старлея, но это было равносильно попытке разогнуть стальные крючья. Это было бесполезно, и Катя на мгновение расслабилась, пытаясь собрать воедино свои мысли и чувства, чтобы надлежащим образом подготовиться к переходу в мир иной. Страха не было — она уже пережила его, как переживают корь и свинку, но на его месте вдруг вспыхнула ослепительным магниевым холодным огнем чистая, ничем не замутненная ненависть. Получалось, что этот подонок добился-таки своего и теперь может спокойно линять на все четыре стороны — живых свидетелей того, что он вытворял в последнее время, на свете просто не осталось.
Она снова яростно рванулась, пытаясь выскользнуть из-под припечатавшей ее к земле тяжести. Все было тщетно.
И тут откуда-то из-за спины Прудникова раздался дребезжащий старческий тенорок.
— А ну, брось оружию! — скомандовал он. — Хенде хох! Стреляю!
Катя изо всех сил вывернула шею, чуть не порвав себе сухожилия, и увидела Архипыча, занявшего огневую позицию за углом сарая и целившегося в Прудникова из старенького одноствольного дробовика. “Стреляй, дед!” — хотела крикнуть Катя, но не успела: Профессор, мгновенно развернувшись, выпалил навскидку. Трухлявая щепа брызнула из стены под самым носом у Архипыча, старик подскочил с перепугу, выронил ружье, которое, кувыркаясь, отлетело в сторону, и, судя по звуку, завалился спиной в крапиву, оступившись на своей деревяшке.
— Старый пидор, — без особенных эмоций сказал Прудников, снова поворачиваясь к Кате.
Шаги по траве шелестели все ближе. С решимостью отчаяния Катя протолкнула свой указательный палец сквозь спусковую скобу поверх пальца Колокольчикова и с трудом подняла безжизненную ручищу, которая была, пожалуй, едва ли не толще ее ноги. Она услышала испуганный возглас Прудникова и успела разглядеть выражение скотского неуправляемого ужаса на его физиономии.
— Скажи “чиз”, вонючка, — прохрипела она в эту физиономию и выстрелила.
Прудников вскрикнул и покачнулся, выронив револьвер, но остался стоять, и тогда Катя снова нажала на курок и продолжала нажимать до тех пор, пока затвор пистолета с сухим щелчком не заклинился в крайнем заднем положении — обойма была пуста.
Прудников сделал короткий шаг назад и упал навзничь прямо на тело Банкира.
Катя, и наконец, ей удалось спихнуть с себя Колокольчикова и встать на ноги. Шатаясь и путаясь в стеблях бурьяна и крапивы, она нетвердыми шагами приблизилась к тому месту, где лежали ее враги, и встала над ними, готовая при малейшем признаке жизни душить и рвать зубами. Признаков жизни, однако же, не наблюдалось — оба были мертвы.
— В расчете, козлы, — хрипло сказала им Катя и вдруг всхлипнула.
Через две секунды она уже рыдала в голос, по-бабьи, с подвываниями и причитаниями, мучительно содрогаясь всем телом и размазывая слезы по лицу испачканными землей кулаками.
— Все, — повторяла она раз за разом, — все, все, все, все...
Хромая, подошел Архипыч, опираясь, как на костыль, на свой дробовик, осторожно обнял за плечи свободной рукой и стал успокаивающе похлопывать ладонью, приговаривая:
— Ну, тихо, тихо, все так все, ну что ж теперь делать, коли все... все — оно и есть все...
Все еще всхлипывая, Катя повернула к нему заплаканное лицо в грязных разводах.
— Че... го ты меня хло... паешь? — прерывисто спросила она. — Что я тебе — лошадь? Или корова?
— Тихо, тихо, — приговаривал Архипыч, словно и не слыша ее. — Ты, ясное дело, не корова, а самая что ни на есть баба...
— Баба, баба... Ты чего не стрелял, дед? Говорила я тебе — дай ружье...
— Дак... это... ты того, дочка, ты не серчай. Ружье-то, понимаешь, не заряжено... Вишь, какая история... Патронов у меня уже годов десять, как нету ни единого.
— Так куда ж ты полез? — поразилась Катя.
— А чего? — молодецки расправил плечи дед. — Я как-то раз таким манером немецкий патруль заарестовал... и не пикнули.
Катя вдруг снова ударилась в слезы.
— Дурак ты старый, — сквозь всхлипывания проговорила она. — Не-е-емцы... Патруль... Это тебе не немцы, понял?
Дед вдруг поник плечами, вздохнул и отпустил Катю.
— Отчего ж — не немцы? — спросил он. — По мне так еще и хуже...
— Так а я же тебе о чем...
— Брось, дочка... Чего мне терять-то? Ну, год, от силы два — и пошел Архипыч вперед ногами... Да и похоронить-то некому будет, сгнию, как собака, под забором... А так хоть будет, что вспомнить. Тебя как звать-то?
— Катя.
— Ты вот что, Катюша... Знакомый этот твой... ну, тот, здоровый...
— Это не знакомый, это милиционер.
— Ага, ага, понятно... Так он, вроде, дышит еще.
— Как дышит? — Катя вскочила, утирая мокрые щеки. — Что ж ты молчишь?
Она бросилась к Колокольчикову и упала перед ним на колени. Старлей и в самом деле дышал — медленно и скупо. На губах его пузырилась розовая пена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113