Сквозь кружево листвы, пронизанной солнцем, чернели мокрые камни, сверкали брызги потока.
Молчаливо сгрудились на том берегу бурые, ребристые скалы. За одной из них и ждет, вероятно, мнимый О'Грэди…
А на этом берегу — Агеев знал — вдоль отвесной стены на уровне скрытого входа в ущелье, где он задержался сейчас, идет трещина, узкий выступ, тоже скрытый зеленью снаружи.
Не шевельнув ветки, боцман пополз этим выступом вдоль стремнины до того места, где обрыв сворачивал в сторону и делала поворот речка.
«А может, зря теряю время, немец давно уже уходит к своим?» — терзала неотступная мысль.
— Неправда! Торопитесь медленно! — пробормотал он свою любимую поговорку.
Напрягся, перепрыгнул поток, стал возвращаться ползком, распластавшись по камням.
И против входа в ущелье, за первым же поворотом, лицом к лицу столкнулся с затаившимся врагом.
Диверсант лежал, держа наготове гранату, смотрел на зеленое горло ущелья. Совсем не такое, как у «капитана О'Грэди», напряженное, обтянувшееся лицо с полуоскаленными зубами под приподнятой верхней губой глянуло на Агеева.
Боцман прыгнул вперед.
Граната покатилась на камни. Агеев поднял пистолет. Но с проворством, почти невероятным для жирного, тяжеловесного человека, мнимый О'Грэди схватил его за руку. Они зашатались над самой водой. Враг рванулся, вывернулся, как змея, исчез за скалой.
И потом — минуты стремительного карабканья по скалам, бег по камням, под солнцем и ветром… И наконец Агеев лег ничком, жадно напился студеной воды, золотящейся в мшистом углублении.
Он вытер обильный пот, слепящий глаза, и, осторожно приподняв голову, окинул взглядом окрестность.
Теперь перед ним была плоская лощина, похожая на высохшее океанское дно. Ни деревьев, ни высокого кустарника. Тот же пейзаж, как и всюду, в этой области вечной мерзлоты: гранитные валуны, нагроможденные друг на друга, остробокие шиферные плиты.. Кое-где желтоватые ветви ползучей березы плотно прижимались к камням.
За этой лощиной, охватывая ее полукольцом, вилась далекая линия горной автострады — той самой дороги, что вела к заброшенным никелевым рудникам.
Боцман лежал за большим, обточенным ветром валуном; от камней шел легкий морской аромат: запах водорослей и соли. Сверху грело солнце, но снизу ледяной холод уже проникал сквозь одежду.
Успел ли он перерезать врагу дорогу, преградить ему путь? Агеев взглянул на циферблат плоских ручных часов — эти часы подарил ему адмирал за одну из разведочных операций…
После того как диверсант, вырвавшись, скрылся за скалой, боцман не стал преследовать его по пятам, а бросился наперерез, по одному ему известному кратчайшему пути.
И вот теперь он лежал за большим валуном, просматривая всю лощину. Знал, если враг не добрался еще сюда — а по времени не мог добраться: боцман прошел к валуну прямиком, по обрывистым оленьим тропам, — не сможет, гад, пересечь лощину, не подставив под выстрел свое большое тело.
Агеев лежал задыхающийся, потный, держа наготове гранату и тяжелый пистолет.
Солнце сверкало над камнями, вися в бледно-голубом небе.
Великая тишина пустыни стояла кругом.
И вот Агеев снова увидел врага.
Тот полз по краю лощины, распластавшись так, что почти не выделялся за линией шиферных глыб. Полз метрах в сорока от боцмана, и всего десяток шагов отделял его от дальнего края лощины.
Агеев выстрелил три раза подряд и, приподнявшись, тут же метнул гранату.
Он промахнулся. Диверсант вильнул в сторону скользким, торопливым движением змеи.
Промахнулся!.. Бешеный бег по камням, волнение, усталость от бессонных ночей сделали свое дело.
Агеев взглянул на часы. Улегся ничком. Высоко в небе стояло солнце, спина была теплой, но живот леденел, легкий озноб пробегал по телу… Что ж, он будет ждать, пока враг не выглянет из-за камня, сколько бы времени ни ушло на это ожидание.
На это ожидание ушло почти восемь часов…
Уже солнце пересекло небосвод, уже не раз Агеевым овладевала неодолимая дремота, голова опускалась к камням.
Боцман взял остроконечный осколок, поставил острием вверх… И когда голова падала сама собой, резкая боль укола снова приводила его в себя, прогоняла дремоту.
Из-за зеленоватого камня выставилось круглое кожаное плечо.
Боцман не стрелял.
Плечо шевельнулось, исчезло, высунулось снова. Агеев хмуро смотрел. Усмехнулся, выстрелил. Дернувшись, плечо скрылось за скалой.
Агеев не вставал из-за камня.
Он знал все тысячу и одну хитрость первобытной горной войны. Ставкой в этом поединке была не только его собственная жизнь.
Он поднял ветвистый желто-бурый, будто отшлифованный рог оленя, лежавший среди камней. Засунул рог стоймя полунаклонно между двумя камнями. Привязал к нему длинный и тонкий шкертик, который всегда носил с собой в кармане. Снял свой круглый шерстяной подшлемник, расправил, надел на верхние развилки рога.
Разматывая шкерт, он отползал в сторону, плотно прижавшись к земле, не показываясь из-за укрытий. И только отползши шагов на десять, взял на прицел дальнюю скалу, где исчезло плечо врага, и осторожно потянул бечевку.
Испытанная хитрость северных снайперов!
Рог шевельнулся. Подшлемник, как живая голова, высунулся, кивнул из-за камня.
Агеев увидел: из-за скалы взметнулась рука с пистолетом — подшлемник дернулся, пробитый навылет.
Пистолет разведчика громыхнул дважды. Оружие врага взлетело в воздух, упало на плоские плиты.
— Вот ты какой хитрый! — пробормотал Агеев. — Вместо плеча пустой комбинезон подставил! А теперь что будешь делать с простреленной лапой?
Сонливость прошла, сердце колотилось, сразу заострились все чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46