Из головы не выходил подслушанный утром разговор. Ясности он не добавил, зато вопросов появилось куда больше, чем ранее. Княжич брел по лесу, спотыкался о преграды, думал…
К полудню ветерок разогнал тучи, и холодное урманское солнце старательно принялось сушить влажный лес и мокрую одежду путников. Шагать стало повеселее, тем паче что Тортлав затянул песню, о некоем воине, который ушел в некую Бирку с одной маленькой гривной, а привез из Бирки красивую рабыню, купленную на эту гривну. Потом он поменял рабыню на быка, но тем дело не кончилось, и он обменял быка на козу. Потом козу — на петуха, петуха — на яйцо, а яйцо — на монету. Все эти мены происходили зимой. А весной воин опять отправился в Бирку и вновь купил там рабыню, которую вновь обменял на быка, и так далее…
История повторялась бесконечно. На втором или третьем круге урмане принялись подпевать, а на пятом Избор заметил, что сам шевелит губами, повторяя легко запоминающиеся слова. Заметив, обрадовался, увлекся, потому и не успел вовремя остановиться — уткнулся в спину остановившегося Кьетви, нелепо взмахнул руками. Кьетви обернулся, приложил палец к губам, глазами стрельнул влево.
Там, за небольшой поляной, сплошь поросшей вереском, полукругом скучились серые тяжелые валуны.
— Что… — зашептал было Латья, но теперь уже сам Избор приложил к губам палец.
— Выходи, — обращаясь к валунам, сказал Бьерн. Вытащил из-за пояса клевец, бросил наземь. — Мы с миром.
Еловые ветви позади валунов дрогнули и вновь замерли.
— Выходи. Или я сам тебя вытащу! — рявкнул Бьерн.
Ветви зашевелились, поднялись, выпустили из-под пышной хвои щуплого маленького старикашку с длинной тощей бородой неприятно рыжего цвета и шерстяной шапочкой на маленькой головке. Старикан влез на дальний валун, присел на корточки, разглядывая путников. В одной руке он держал короб с шишками, в другой — суковатую палку с истертым до белизны концом. На верхнем краю палки красовался череп какого-то маленького зверька, вроде белки. Старик был цочти голый — сверху до колен его прикрывала невымоченная волчья шкура. Дыра ворота была проделана посреди шкуры, поэтому с тощей груди старикана на путников злобно таращилась пустыми глазницами и скалила зубы морда матерого волка. Волчьи лапы свисали по бокам старика, а хвост прикрывал его худые ляжки и болтался у него меж ног, доставая до камня мохнатым кончиком. Истертые до горбатых мозолей стариковские ступни плотно охватывали верх камня длинными кривыми пальцами — как хищная птица обхватывает добычу.
Какое-то время старик рассматривал путников, затем остановил блеклый голубой взор на Бьерне, широко заулыбался, показывая краевые беззубые десны:
— Ты ловок грозиться, херсир.
— А ты худо прячешься, тролль, — ответил Бьерн.
— Разве я похож на тролля? Я просто собирал тут шишки для очага.
Старик встал. Колени на его тонких, как палки, ногах выпирали вперед некрасивыми бородавчатыми наростами. Перескакивая с валуна на валун, старик удивительно легко преодолел каменную преграду, соскочил на землю. Поставил короб с шишками в вереск, так что высокие кусты полностью скрыли его от чужих взглядов, подступил к Бьерну. Его прикрытая шерстяной материей макушка едва доставала до груди ярла. Старик воззрился на Бьерна, потом протопал к Кьетви. Подле хирдманна Орма он выглядел вовсе маленьким ребенком. Повертевшись возле остальных, бодро потюкивая о мокрую землю своим посохом, старик вернулся к ярлу, прищурился:
— От тебя пахнет кровью и гарью. Ты отстал от войска Черного конунга?
— А ты видел Черного конунга? — откликнулся Бьерн.
Старик вздохнул, почесал голову грязными узловатыми пальцами:
— Он прошел тут три дня назад, К Скъяльв.
— К Юхо, — поправил старика Кьетви.
Старик поморщился, его изрытое морщинами лицо превратилось в нечто, напоминающее шляпку большого сморчка.
— Юхо умер. Теперь в усадьбе заправляет его дочка Скъяльв. У нее хороший двор — Неожиданно старикан захихикал.
Кьетви его смех не понравился.
— Что ты хочешь сказать?
— Ничего, — сморчок хихикнул еще пару раз, притих. — А вчера тут прошел Хаки Берсерк со своими людьми. Черный шел к Скъяльв, Хаки — от Скъяльв. Всем нужна Скъяльв. Смешно!
— Перестань скалиться, старик! — рыкнул Кьетви. Поймал болтливого лесовика за шкирку, тряхнул. Волчья голова подпрыгнула на, стариковской груди, хвост обмахнул тонкие ноги.
По мнению Набора, старикан был безобидный, забавный, но Кьетви его болтовня злила. Прочие, пользуясь случайной передышкой, оперлись кто на срезанную по пути палку, кто — на рукоять меча. Стояли, глядели.
Возле Избора тянул шею Латья, вслушивался в разговор.
Пока Кьетви разбирался со стариком, Бьерн выудил — из вереска корзину лесовика, покопался в ней. Усмехнулся, опустил короб на землю:
— Оставь его, Кьетви. Обратился к старику:
— Кто дал тебе это?
В пальцах ярла блеснул неровными краями плоский кусочек золота.
— Отдай! — взъерошенный и раскрасневшийся старик подскочил к ярлу, махнул рукой, намереваясь выхватить золото из его пальцев.
Бьерн поднял находку вверх. Не в силах дотянуться до нее, лесовик насупился, стиснул кулачки, как обиженный глуздырь.
— Кто? — повторил Бьерн. Пошевелил рукой. Слабый светлый луч коснулся золота, прыснул бликом в глаза старику.
— Хаки, — буркнул тот.
— За что?
— За услугу.
В нежелании старика говорить угадывалось нечто большее, чем просто обида. Похоже, он побаивался рассказывать о той услуге, взамен на которую получил свое сокровище.
— Какую услугу? — Бьерн не опускал руки. — Говори, или…
Он размахнулся в сторону кустов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108