— Похоже, подружка, — сказала задумчиво Ева, — что я вроде как доставила тебе большое удовольствие, убив его.
— Нет слов! — согласилась Леша. — Нет, серьезно, так меня никто никогда не унижал. Я девочка без комплексов, бывает, капризнусь слегка, но ненадолго, потому что дело это в принципе люблю. Ты это любишь? С мальчиками, с девочками?
— Э… допустим. Да, люблю! — определилась Ева.
— Тогда ты меня поймешь. Если женщина этого не любит, она в принципе не понимает в этом деле унижения, для нее все — просто обязанность, выполняет все или не делает ничего. Если ты любишь, ты должна знать, что бывает такое, вдруг — раз! Барьер. Умрешь, а не сделаешь. Или мальчик не тот, или музыка паршивая, или пахнет дохлым жуком. И тебе уже кажется, что от тебя хотят Бог знает чего, что это унижение и несправедливость.
— Я тебя понимаю. — Ева сняла шляпу, подвернула под себя ногу и развернулась к Леше, чтобы лучше видеть ее горящее лицо.
— Ну вот, а Слоник, он бабник был, не смотри, что ростом не вышел. Как-то он подцеплял с ходу и напором, напором! Сначала мне было с ним хорошо. А потом, когда стали ближе, он показал, как любит больше всего. Скоти-и-ина, я тебе скажу!
— Что же он мог такое показать девочке без комплексов?
Леша тяжело дышала и кромсала золотой цветок на капроне.
— Он засовывал в меня свою руку, и… — Она не договорила.
Ева и Леша сидели на сиденьях сзади, перед ними были еще два сиденья, а потом уже место шофера. Шофер вынул огромный платок, снял форменную фуражку и вытер лоб Потом он повернулся назад, на Еву посмотрели умоляюще глаза пожилого турка.
— Не хотеть ли ви остаться на одиночестве? — спросил он жалобно.
— Пусть выметается! — сказала Леша Еве.
— Да, мы хотеть. — Ева вдруг поняла, что воспринимала этого человека как механическую приставку к рулю, а он еще и по-русски говорит!
Раздалось легкое жужжание, и позади шофера появилась толстая матовая перегородка.
Женщины сидели молча. Посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Знаешь, я тоже никак не могу привыкнуть, что здесь почти все знают русский, все наваливаю свой безупречный английский! — Леша говорила с облегчением, и Ева поняла, что момент откровения упущен.
— Будем говорить? — спросила она все-таки.
— Да что тут говорить. Он… Он занимался онанизмом во мне. Внутри меня, понимаешь?
— Нет, — озадаченно сказала Ева.
— И слава Богу, — порадовалась за нее Леша. — Как-нибудь вместе наклюкаемся, я тебе подробно расскажу. А когда я стала отказываться, он начал меня бить. Говорил, что ему только так интересно. Поэтому и не любит с мужчинами.
— Не любит с мужчинами? — Ева уже ничего не понимала.
— Ну да, у них же только одно отверстие, куда можно залезть. А ему для этого нужно было два и рядом!
— О Господи, давай правда не будем больше об этом говорить. Я поняла, почему его не надо хоронить под его именем.
Отстрельщик еще раз вышел на улицу, задрал голову вверх и несколько раз глубоко вздохнул и длинно выдохнул.
— О чем тогда говорить? — Леша смотрела в сбегающие по стеклу струйки воды. — Страшно, я тебе скажу. Понять бы, чего им всем надо!
— Кому это «всем»?
— Да всем! Турецкой полиции, нашей милиции, адвокату Слоника! Адвокат здесь, кстати. Оказывается, этот мудак всю жизнь хотел, чтобы о нем написали книгу. Сам-то он, конечно, в этом деле ни фига не смыслил, как и полагается бывшему милиционеру, но адвокату признался, что материальчик о своем великом прошлом копил.
— Слоник хотел, чтобы о нем написали роман? — спросила Ева.
— Ну! Что-то такое случилось, все пишут романы. А он чем хуже? Адвокат со мной говорил, спрашивал, не знаю ли я, где Слоник спрятал свои мемуары.
— А ты? — Ева не верила своим ушам.
— А что я? Скажу, что знаю и где, не жить мне и дня. Скажу, что не знаю, подрядят искать на всю оставшуюся жизнь. Здесь выход один: хорошо и правильно соврать. Ты вообще зачем хотела со мной говорить? — вдруг спросила Леша невпопад.
— Я очень испугалась там, в морге. Вдруг это действительно не Слоник. Похож, да, но я видела его в основном на фотографиях, все бывает. Тогда получилось бы, что придушила неизвестно кого — это раз, и снова искать его отдать должок — это два.
— Большой должок? — спросила Леша.
— Большой, ему не расплатиться. Он пристрелил моего напарника на захвате. Золото, а не мужик был.
— Ну вот и ладушки! — обрадовалась Леша. — Вот и образуется все. Бери себе.
— Что?
— Бери себе эти чертовы мемуары. Я несовременная. Это в каком-нибудь кино я бы сейчас тетрадочку добыла, именами в ней поинтересовалась и впала бы в беспросветный шантаж больших и толстых кошельков. Потом бы меня, понятное дело, искали, пытали и убивали.
— То есть ты не хочешь воспользоваться этим? — Теперь Ева отвернулась к стеклу, наблюдая дождь.
— Да чем тут можно пользоваться? Урвать миллионы и на Канары сгонять? Так я только что оттуда, скукотища, скажу тебе, еще та! Шубу из леопарда купить? Таскаю я эти шубы по подиуму, любители животных меня краской брызгают и матом ругаются. Остров купить, да? В океане. У меня аллергия на темнокожих. Я люблю в квартире замотаться в пуховый платок и книжку про любовь почитать с коробкой дорогих конфет. И чтобы тишина, чтобы телефон еще не провели. Можно еще в горячую ванну на часик и холодные апельсины есть, и чтобы в квартире, кроме мамы, ни души, уроки сделаны и завтра воскресенье…
— Как ты сказала? — Ева с ужасом уставилась в длинные коричневые глаза. — Апельсины? В ванной?
— Холодные, часика на три в холодильник, — уточнила Леша. — Так что, если есть нужда, дарю! Постреляешь еще кого-нибудь, там много интересного. Я не читала, я девочка осторожная, но Слоник старался, тщательно припоминал все имена, иногда позванивал, чтобы уточнить, если кого забыл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96