– Где Фрэнк?
У Луизы блеснули глаза, когда она заговорила, голос ее напоминал голос Картер, когда она сообщала мне, что никто не звонил, кроме Жака – моей маме.
– Он уехал, – сказала Луиза.
С довольно глупым видом я отозвалась, словно эхо:
– Уехал?
– С Биллом, – уточнила Луиза. – В Цинциннати. Они уехали сегодня утром.
– Ox, – выдохнула я.
Мои глаза шарили по углам комнаты, точно если я хорошенько посмотрю, то где-нибудь обязательно увижу Фрэнка.
Я стояла как вкопанная, пока Луиза не сказала мне:
– Увидимся завтра в школе. – И добавила, будто отвечая на мой невысказанный вопрос: – Мы с Моной не едем в Цинциннати. Мы остаемся здесь.
– Ox, – снова проговорила я.
Мона сердито отвернулась от меня и пошла из комнаты, а Луиза продолжала на меня смотреть с похожей на гримасу улыбкой. Я вышла из квартиры и стала спускаться вниз. Я почти уже дошла до входной двери, когда услышала торопливые шаги. Луиза сбежала вниз по лестнице, кинулась мне на шею, едва не сбив меня с ног, и залилась слезами. Мы стояли перед дверью, обнявшись, и Луиза рыдала во весь голос, точно надеялась, что рыдания разорвут ее на кусочки.
Потом наружная дверь открылась, и с улицы вошли две дамы, глядя на нас с любопытством. Луиза вырвалась из моих объятий и рванула вверх по лестнице, обгоняя вошедших дам. Я услышала, как залаял Оскар, потом дверь за ней захлопнулась и собачий лай стих.
Я вышла на улицу и двинулась в сторону Шестой авеню. Мне бы хотелось заплакать, как Луиза, но что-то удерживало меня. Мои глаза оставались сухими, и только резкий декабрьский ветер, дувший с Гудзонова залива, обжигал мое лицо.
Я не знала, ни что мне делать, ни куда мне идти. Я не могла пойти домой. Мама думала, что я с Фрэнком, я была не в силах вынести ее вопросы, а тем более ее жалость. Наконец я двинулась к Центральному парку и вышла к обелиску, где мы встречались с Фрэнком. Несколько мамаш и нянь собирались с детишками идти домой к обеду. Какие-то ребятишки постарше еще играли возле обелиска. Небо было такого цвета, что не скажешь: то ли синего, то ли зеленого, точно подсвеченное изнутри. На его фоне ветви деревьев смотрелись тонким кружевом. А небольшие лужицы потихоньку подергивались тоже похожим на тонкое черное кружево льдом.
Я подумала, что, возможно, Дэвид поможет мне.
Когда я добралась до Перри-стрит, я встала перед дверью, не нажимая кнопки звонка. У меня было такое чувство, что я сейчас не смогу говорить ни с кем на свете. И когда я уже решила, что пойду бродить и бродить, пока у меня не прояснится в голове, неожиданно для самой себя подняла руку и нажала на кнопку дверного звонка. Через несколько секунд миссис Гаусс открыла дверь, и было заметно, что она вовсе не рада меня видеть. Она стояла в дверном проеме, ничего не говоря и недружелюбно на меня поглядывая, пока я не спросила:
– Можно мне повидать Дэвида?
– Лучше не надо, – сказала она. – Он ведь вас не ожидает? Он мне ничего про вас не говорил.
– Нет, но…
– Ему трудно принимать неожиданных посетителей, – перебила меня миссис Гаусс. – Он любит знать заранее.
– Простите, – сказала я и повернулась, чтобы уйти.
Но тут послышался голос Дэвида:
– Ма, с кем ты разговариваешь?
– Это управляющий, – сказала она. – Не тревожься, Дэви, мой мальчик.
Я поглядела на миссис Гаусс с разинутым ртом.
– Но как же… – возмутилась я.
– Если это миссис Тарталья, я хочу ее видеть, – крикнул из своей комнаты Дэвид.
– Нет, она не может сейчас. Она очень занята, – ответила ему миссис Гаусс.
– Пришли ее ко мне, – раздался повелительно-сердитый голос Дэвида.
Миссис Гаусс попыталась подвинуть меня к двери, но я вдруг разозлилась и, обойдя ее сбоку, кинулась в комнату Дэвида.
Дэвид сидел в своем кресле, увидев меня, он воскликнул:
– А, миссис Тарталья! Я так и думал.
Миссис Гаусс подошла и стала в дверях.
– Все в порядке, ма, – сказал Дэвид. – Из тебя враль – никакой. Ступай в кухню и выпей стаканчик винца. Это тебя подбодрит.
Она стрельнула в меня сердитым взглядом и оставила нас одних.
– Прости, дорогая, – сказал Дэвид. – Не расстраивайся. Ей кажется, что она тебя не пускала для моего же блага. В воскресенье у меня была тяжелая депрессия, и поскольку это случилось после твоего ухода, она обвинила во всем тебя. Прости, что она была с тобой груба. И не суди ее слишком строго.
– Мне не надо бы приходить, – сказала я. – Только…
Дэвид захлопнул книжку, которую читал, и положил ее на столик рядом с креслом.
– Она любит меня слишком сильно. Хочет защитить меня, – проговорил он. – Никак не может взять в толк, что в защите я нуждаюсь меньше всего. Я рад твоему приходу, Камилла. Мне это на пользу. Я не впаду в тоску. Прошлый раз это случилось не из-за тебя. Я, я сам и еще раз я – самое паршивое трио, какое можно себе представить.
Он внимательно посмотрел на меня.
– Что случилось? Она тебя напугала?
– Нет, – сказала я. – Дело не в этом.
– Но что-то тебя расстроило. Что именно?
– Это… – начала я, но не смогла говорить. Я не могла сказать ему, что Фрэнк уехал, не попрощавшись со мной, не сказав мне ни слова, ни слова.
– Расстроилась, что Фрэнк уехал? – сказал он. – Плохо, конечно. Но это было неизбежно. Не так важно, что он уехал в Цинциннати. Плохо, что Билл и Мона расстались. Фрэнк забегал на минуточку утром проститься. Все это неожиданно, правда?
– Да, – пробормотала я.
Должно быть, я выглядела так, как будто Дэвид меня ударил, потому что он спросил очень мягко:
– Камилла, разве Фрэнк не попрощался с тобой?
– Нет.
Дэвид потянулся, взял меня за руку, а я рухнула на колени возле его кресла, потому что меня не держали ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48