— И подождать никак? Вы, с вашим Юрием, хозяйство на дым спустите, кто вас, дурней, будет кормить?!— Не шуми, дед! — примирительно отозвался Сидор. — Сам сказывал, как тут литвины зорили, как отца, прадедушку нашего, зарубили ни за што, как деда Василья, твово старшего брата, в полон увели — и сколь лет он в Диком поле перебыл после! Кто и верил, что воротится домом! А тут не прежняя беда — нагрянет Витовт с ратью и не то что на дым спустит — живых не оставит никого! Вся и надежда на Юрия!Начался спор. Каждый говорил свое, шум стоял. В конце концов Лутоня, взъярясь, заставил всех замолчать.— Теперь никого не пущу! Тот клин, что под бором, надо вспахать! И ты помогай, Сидко! Отвык там… На даровых хлебах… Вёдро простоит — дня за три управимся, а там…— А кто поедет? — подал голос доныне молчавший Игоша, Игнат, сын покойного Игнатия, названный по имени отца.— Тебя не пущу! — отверг Лутоня.Но тут поднялись Обакуновы дети: Скворец, Глухарь и Синий.— Мы едем!Засопел Лутоня: — Троём? Пущай хоть Синий дома останет, не то покос не вытянуть! Да и где я коней вам возьму?— Сидор о-дву конь прискакал! — рассудливо возразил Скворец. — И надобно-то всего одного коня! Не двоим же верхом ехать, то будет смех один! Отдай Карего!— Карего… Карего на продажу готовил! — Лутоня ворчал, остывая. В самом деле, нагрянет Витовт, и все тут прахом пойдет! Как-то не думалось вовсе о том, что отрок Василий — законный наследник отцу, а о том, что покойный князь семью свою поручил Витовту, ведали все. И полагали, что спор идет не о княжеских которах Котора ( устар. ) — спор, конфликт.

— о судьбе самой русской земли. Витовт, захвативший Смоленск, и теперь, раз за разом наводивший рати на земли Пскова и Новгорода Великого, был страшен. Что, как со всею силою явится на Москву? По-первости заберет Можай и Ржеву, Волок Ланский, а там настанет черед Рязани и самой Москвы. И кого тогда — татар молить о помощи? А там — не фряги, так турки заберут царский город, нарушат церкви православные, порушат веру и — кончится земля! Мало кто на Руси хотел поддаться католикам!…После той брани застольной боле не спорили. В молчании, скупо бросая друг другу слово-два, пачили клин. Лутоня сам вывел Карего, с острым сожалением глянул в черный дикий глаз жеребца. Зверь! Княжеским коням не уступит! Жаль было отдавать коня, ох и жаль! — Ты — там береги его! — высказал, отводя взор, сам зная, какое береженье в бою да походах. Провел сухою шершавой ладонью по атласной шкуре Карего. — Саблю-то дадут? — После зимнего налета ватажников не рисковал оставлять дом без оружия. Скворец понял, рассмеялся: — Дадут, дадут! В княжеских бертьяницах всякой справы ратной довольно! (Не знали, конечно, как там и что, но полагали, что так. Не мог князь не иметь ратного запасу!)Жены кинулись обнимать мужиков. Скворчиха (на сносях баба, уже и вздернутый под сарафаном живот видать) вовсе разревелась.— Не хорони прежде беды! — одернул Скворец свою молодуху. — Будешь реветь, дитю повредишь во чреве!Скрепилась баба. Жалким взором провожали отъезжающих мужиков. Воротятся — нет? Неведомо! Да ведь кабы противу ворога какого! А тут свои противу своих! И те и другие московиты! Что ж ты, Васильюшка, рано умер! Сын бы твой стал повозрастнее, глядишь, и споров тех не стало бы! Али бы… Моровая беда, али иное что. Лишь бы князья-то не спорили между собою!О чем там мыслят большие бояре, кто перед кем сидит в думе государевой, кто с кем враждует али дружит, об этом не ведала деревня, не знала земля. Ведали одно: ворога надо бить, за веру православную стоять нерушимо. Это знали. И отправляли нынче мужиков на рать не противу юного Василия. Литвина Витовта да ксендзов ляшеских опасались! А что со своими ратиться придется…Победно шла весна, все цвело, березы стояли в зеленом дыму, верба уже осыпала свои сережки, легли ландыши, подымались травы, и проезжавшие верхами мужики Скворец с Глухарем украдкой вздыхали, каясь, что не свалили покоса, не поставили высоких запашистых стогов сена по лугам, окружающим деревню, и словно изменили тем семье и дому своему. И Сидор изъяснял братьям вновь и вновь, что без ихней помощи князю не выдюжить в нынешнем споре о вышней власти.Боры, починки, росчисти, рубленые города, впервые увиденные мужиками, — шумный Ярославль, Волга, которую переплывали на плоту, держа вздрагивающих коней под уздцы. И только уже добравшись до Галича, знали, что москвичи подошли к Костроме и Юрьевы полки ушли туда же. Впрочем, у городового боярина удалось разжиться саблей, рогатиной и двумя шеломами. Броней уже не нашлось. (Может, и были — да дорога бронь! Из княжих запасов брони выдавали токмо опытным воинам — кто не имел своей.) Приезжих мужиков влили в негустую ватагу отставших ратных и тем же днем, накормив, отправили догонять княжеский полк.Кострому, занятую московскою ратью, пришлось объезжать стороной. Старшой попался бестолковый, дважды едва не угодили в полон — ругань, пот, грязь, стертые конские спины, усталость от многодневной тряски в седле, встречные татары (едва не произошла сшибка — да и те и другие были слишком измотаны), и только уже в виду Нижнего нагнали-таки Юрьеву рать.Тут и прояснилось, что сил для битвы недостанет (с московской стороны, помимо великих бояр, были все братья Юрия и дети Владимира Храброго, каждый со своей дружиной), и приходилось отступать и отступать. В Нижнем побыли недолго, подкормили коней, обновили припас и опять двинулись, уходя берегом Волги от наседающего противника.В Нижнем московиты разделились. Догонять Юрия послали одного Константина с ратью. Юрий, сумев оторваться, успел перейти Суру и стать на бреге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50