Лутонино тело было положено наконец в колоду, и Симеон по памяти исполнил весь чин заупокойной службы. Потом колоду с телом отнесли на маленькое кладбище, постояли жалкою кучкой, овеиваемые жаром недельных лесных пожаров. Сиротливое гнездо, потерявшее своего строгого вожака. Женщины плакали. Открыли в последний раз колоду. Симеон посыпал тело сверх савана крестообразно землей, прошептал неуставные горькие слова о быстроте жизни и невознаградимости утрат. Даже в эти годы, наполненные смертями, смерть Лутони — не от мора, от старости! — казалась невосполнимою потерей. Татарчонок Филимон с Сашей, сыном покойного Ивана, примчались верхами уже к поминкам. Тоже сперва сходили, не заходя в дом, на погост, постояли над свежею могилой пращура. И тоже казалось, не в последний ли раз собирается вся большая служилая, и крестьянская, семья? Семья, которая грозила распасться уже давно, семья, которую скрепляла Наталья Никитишна, а потом Иван Никитич, а после Лутоня, Но уже те все в могиле, и как будет, и что будет впредь? Симеон полагал в сердце своем не допустить распада этой семьи, хотя бы при жизни своей, хотя бы пока не пройдет беда лихолетий и княжеских раздоров! Ибо на него, а никак не на хромого Прохора, лег теперь по справедливости нелегкий крест.На поминках много пили (мед был свой, из Лутониных запасов), ели свежатину, мужики завалили нынче обгорелого медведя, выбежавшего из леса прямо к избам, и сейчас переговаривали о том, что зверь просил его пожалеть, помочь как-то, и не по-хорошему было брать его, обожженного, на рогатину! Ругали нынешний год — ни хлеба, ни сена не заготовили вдоволь, опять придется скотину по весне прутьем кормить! Спрашивали о смерти Витовта, о том, что творится на Москве, о Фотии, о том, что не стало бы войны между своими? Сидко, Юрьев дружинник, нарочито размахивал руками, бахвалился. Скворец с Глухарем, сходившие в тот пустопорожний поход до Суры поганой, нерешительно поддакивали ему, поглядывая на Симеона — что-то скажет секретарь покойного Фотия? Филимон горячился, защищая Василья Васильича.— Ну и что ж, что вьюнош! Дети растут! Не остановишь. И неча вашему Юрию выступать. Взяли обычай смерды судить о княжеских делах!Пора было уже вмешиваться. Трезво и спокойно Симеон высказал, что, во-первых, негоже спорить у могилы прародителя своего, только-только снесенного на погост, а во-вторых, негоже говорить с презрением о своих родичах. Неважно, смерды они или нет. Он, Симеон, тоже за то, чтобы на столе Владимирском оставался Василий, однако дело решится в Орде, по ханскому слову, а не нашими взаимными ссорами, от которых умаление всему русскому племени!Сказал — утишил. Бабы загомонили враз, виня зарвавшихся мужиков, но Симеон чуял, что только заставил смолкнугь, но никак не уговорил спорщиков, не «свел в любовь». Тяжкое это дело, когда царство разделится. И в святых книгах о том говорится как о первой беде, от коей может пропасть весь народ! Молодые молчали. Синий шевелил бровями, переваривал сказанное Симеоном, начинал было вопрошать: — Как же тогда? — Поднимал взор и вновь опускал. Он, как и братья, был за Юрия, но ссориться ни с кем не хотел, даже с татарчонком Филимоном. А Саша, сын московской калачницы, молчал, он и о-сю пору ощущал себя чужим, севшим не в свои сани, и только когда его спросили, тихо вымолвил, что московские купцы вроде бы за Юрия, а великие господа держатся Софьи и ее сына. Сказал и вновь смолк, тупив очи. Дела у него в Островом шли ни шатко ни валко. Не чуял он себя господином, и на — поди! Но хоть нынче не галились над ним, напротив того, вроде бы даже жалели. Мгновениями он задумывался, вдруг: да полно, Федоров ли он? От Ивана ли Иваныча принесла его мать? Почто он никак не может набраться того господского духа, той удали, что с избытком были у Филимона-Збыслава, всегдашнего защитника своего?Прохор тоже подал свой голос:— Как грешит земля, так и будет! — И неясно было, кого он подразумевает под «землей» — смердов, посад или великих бояр? Как-то доселе не разделяли бояр и народ. Бояре были свои и не свои, но за каждым шли преданные «зависимые» от него люди. И шли, не спрашивая, прав ли их боярин али нет? Такого, как теперь, не было допрежь на Москве!Вмешался Услюм, названный так по деду, ударил кулаком по столу:— Тихо, мужики! В своей семье нас задирать негоже! Позовут — пойдем, не те, так другие, а все одно — родни забывать не след! Вспомните, как нашего батю покойная Наталья Никитишна приняла и пригрела, а и допрежь того! Прадед вон, никак, друга своего из затвора выпустил, так то, братья! А вы готовы и не на рати, а дома очи друг другу выцарапать!Проняло пуще Симеоновых наставлений. Бабы загомонили вновь. Забава с Лукерьей, на правах старших, даже и прикрикнули на спорщиков. И снова пили, заедая медвежатиной. И вновь поминали покойного, главу ихней крестьянской семьи. Сашок молча утирал глаза, тоже вспоминал, как его приняли в доме по слову Лутони, а старущка Мотя, так даже погладила парня по плечам, молча ободряя. Филимон, покрасневший было, нахохлившийся, отошел и уже гуторил о своем, домашнем, другим вослед, а Забава с Лукерьей в два голоса начали уговаривать его жениться.— Да и Сашка надобно окрутить! — примолвила Танюха, зыркнув глазом на заалевшего островского барина.— Да женку ему потверже надо! — поддержала Фекла. — Чтобы госпожой была!Саша, весь красный, выскочил из-за стола, выбежал в сени.— В хлевах где-то прячется! — вымолвил Игнатий. — Со мною тоже такое бывало, задразнят когда.Симеон молча встал и вышел следом сразу, на дворе глянувши вдаль — не ушел бы мужик дуром куда! Затем, отстранив двоих ребят Лукерьи, выбежавших следом, пошел на конюшню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50