А меж тем Юрий деятельно собирал полки, разослав по всем своим волостям вестоношей с призывом, отсеявшись, собираться на рать и идти с запасом и ратною справою к Галичу. В Лутонину деревню прискакал с тем же известием Сидор, Лутонин внук, дружинник Юрия, о чем Сашко узнал от Сергея Иваныча, заглянувшего в Островов, выяснить как там и что.Поговорил с новым старостой, удовлетворенно вздохнул, а вечером, глядя на Сашка строгим взором, молвил:— Ты теперь княжой послужилец, почти боярский сын! Будет война, пойдешь в поход на Юрия! — И, опустив голову, прибавил тихо: — Брата, Лутонина внука Сидорку, встретитесь коли на бою — не убей!У Сашка от его слов холодом прошло по спине. Глава 5 У князя Юрия было не трое, как многие думают, а четверо сыновей. И четвертый, Иван, о котором мало кому известно, был старшим. Он посхимился под именем Игнатия в Троицком монастыре и умер во монашеском чину в 1432 году на тридцать первом году жизни в Галиче, где и был похоронен.Неизвестно, какая беда вывела его из числа деятелей своего времени. Возможно — психическая неполноценность. Могла быть и неполноценность физическая — княжичи той поры все должны были уметь рубиться в битвах и крепко сидеть в седле. Да и неизвестно к тому же, не перенесла ли его мать в пору беременности (первой!) какую-то психическую травму — возможно, в связи с предсмертными художествами своего отца. Не будем придумывать! Ушедший в монахи Иван был, во всяком случае, уже по этому одному не безумен и давал себе отчет в своих действиях. Да и дожил-таки до 30 лет! От чего он умер — не знаем, мор к тому времени на Руси уже почти прошел…Дмитрий Шемяка поминал его по случаю еще в 1440 году, а значит, были какие-то основания, кроме обычных родственных, среди бурных событий времени, не забывать о покойном старшем брате.И то, что умер Иван не в Троицком монастыре, а в Галиче, стольном городе своего отца, тоже говорит о многом…Были ведь случаи — и не мало! — когда вполне здоровые люди из боярских и княжеских семей отрекались от богатства и почета, присущего званию своему, и уходили в монастыри, в затвор, в безвестность. И далеко не все из них прославились подвигами иночества, воздвигли новые обители и тем оставили свой след в скрижалях истории!Так что не будем выдумывать. Был первенец у Юрия Дмитрича, по неясным причинам отрекшийся от утех и забот княжеской судьбы и ушедший со временем в монастырь. Ну а почему в Троицкий, где Юрий выстроил огромный по тем временам каменный храм, украшенный Юрьевым рачением живописью Андрея Рублева, — и объяснять, думаю, не надо. О сыне этом своем Юрий всегда думал со смутным ощущением — самому было неясно — какой? — вины. Вины и жалости, хотя Бог весть! — нуждался ли Иван в жалости своего отца?Вот и сейчас, одолев многодневный путь от Звенигорода до Галича, вымокши, едва не утонув на переправе через Волгу и подъезжая, уже когда все стало знакомо вокруг, Юрий с привычною болью подумал о сыне. С болью и каким-то новым беспокойством, ибо предвидел трудный разговор с Иваном по возвращении своем — разговор о княжеской пре, о ссорах и сварах в семье Дмитрия Донского, против которых Иван был настроен решительно, полагая, что всё то дела Божьи, неподвластные человеку, а Божью волю надобно принимать без спору…Но вот в разрыве лесов запоказывались все еще покрытые не сошедшим до конца снегом пашни, канавы, полные воды. вылезающие из-под снега объеденные костяки павшей скотины, вытаивший человеческий труп в ремнях и рванине, видно, по зиме еще погибшего черною смертию странника (кони, заполошно всхрапнув, шарахнули вбок, и бег саней пронес мимо облако смрада от разложившейся человеческой плоти). И уже подступали деревни к санному пути, избы, крытые темною волглой соломой, берестою, тесом и дранью, кое-где осевшие, редкие по весне стога, жердевые ограды поскотин и огородов и опять избы и кучки селян, уцелевших, выползших на свет Божий узреть своего князя, приветливо машущих ему рукавицами и шапками, и солнце, и сойки, и взлетающее с дороги с утробным карканьем воронье, и те вон, кони с жеребятами, выпущенные из стаи ради погожего весеннего дня, и мужик с возом дров, правящий в город и съехавший на обочину, дабы пропустить несущийся на рысях княжеский поезд и толпу верхоконных за ним.Отгоревали еще одну зиму, не вымерли от «черной», теперь — выстоят! Сердце забилось учащенно, скоро — город, свой, ведомый до каждого бревна городской стены, город, им построенный и потому особенно паче Звенигорода любимый. (И всегда-то человек дело рук своих любит более того, что досталось ему по наследству или по дарению, — ибо в том, что наладил сам, заключена частица и твоей души.)Поля, холмы… Яснеющие в весеннем воздухе главы церкви Спаса, крепостные валы и рубленые городни с шатрами башен над ними. И где-то начинает бить колокол (вестоноши обогнали князя на три часа), и уже вереницею выходят из ворот крепости встречающие. Юрий приосанился, подосадовав мельком на себя, что не сел в седло в виду города — но не теперь же, перед очами гляделыциков, выбираться из саней! Но вот уже и подголоски вступили в дело. Красным колокольным звоном встречает город своего князя, и сердце оттаивает с каждым ударом.Далее все по чину: благодарственный молебен в храме (игумен Паисий — и тот приехал встречать!), баня, трапеза многолюдная, шумная, с боярами и дружиной. Осторожный после разговор с избранными боярами, озабоченными паче самого князя могущими быть пакостями от московской господы, тянущей к Софье и ребенку Василию. И только уже поздно вечером — сын.— Батя, ты надумал спорить о вышней власти с Василием?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50