Мне сейчас невозможно тронуть Ягайлу, и он это отлично знает, иначе бы не приехал в Троки! И корону он мне сам обещал! В Луцке! А потом и взял обещание назад, мол, польские паны не позволили! Будто в иных случаях он просил у кого-либо разрешения!— Он боится тебя! — пояснила Софья, отрезая крылышко куропатки (есть после обильной дневной трапезы не хотелось вовсе).Витовт начал расспрашивать Софью о русских боярах, о князьях Андрее с Константином. Вдруг поднял тяжелый взгляд старческих пронзительных глаз: — Примут они меня?— Отец… — затруднилась ответить Софья (щадя родителя, ничего не сказала о православии, но Витовт понял).— Я же не закрываю церквей! — сказал отрывисто. — И Фотию передал власть в западных епархиях!— У нас на Руси… — Софья наконец, опустив очи в тарелку, решилась высказать главное. — …на Руси верят, что власть от Бога, и потому правитель должен быть православным и соблюдать все обряды, молитвы, посты, не пренебрегать службой.— И ты?— Я всё это делаю! И Василька воспитываю в строгом православии, иначе великим князем владимирским ему не быть.Витовт задумчиво жевал, глядя в стену, так ничего и не ответив дочери, пробурчал только спустя время:— Я ведь крещен дважды, и первый раз — по православному обряду!Дочь не стала ему говорить, что вторичное католическое крещение содеяло Витовта изменником в глазах православных. Не стоило обижать старого отца!— Даже когда я стану королем? — вновь спросил Витовт.— Не ведаю! — молвила Софья, не желая спорить с отцом. Да и не стоило спорить пока… до выборов! — успех которых почему-то совсем не казался ей несомненным.Уйдя от больного вопроса о вере, долго говорили, перебирая бояр и князей, одного за другим. Отца более всего интересовали выходцы из Литвы — Юрий Патрикеевич и другие. Об Иване Всеволожском выслушал молча, пренебрежительно раздул ноздри, когда узнал об оплошке под Нижним.— А кто этот Федор Пестрый? — спросил. И опять покивал головой не то Софье, не то чему-то своему. Софье бросилось в глаза, что отец часто — от устали, что ли? — начиная говорить, не заканчивает мысль, позабывает, перескакивая на другое. Раньше этого не было. Память у Витовта всегда была замечательной. Он, впрочем, по-прежнему почти не пил вина и, исключая пиры и торжественные приемы, был очень скромен в пище. Женщины, по-видимому, нынче его не интересовали вовсе. Окончило, прокатило. (Да и пора, на восьмидесятом-то году!)Софья, проводив отца, вздохнула: не понравился ей нынче родитель, и едва ли не впервой подумалось с легким раздражением: «И что ему эта корона? Лишняя зависимость от Ягайлы и польских панов!»Когда укладывались спать и уже погасили ночник (остался лишь огонек лампады), и служанки уже улеглись на ордынских полосатых матрацах на полу горницы, сын, доселе молчавший (держала Василия при себе, боясь, что ратные увлекут его в пиршественный загул), спросил, лежа уже в полной темноте:— А когда дедушка станет королем, он у нас станет королем тоже?Софья долго молчала, огорошенная вопросом сына. Потом молвила, глядя в темень:— Не ведаю. Спи! — И еще погодя, чуя, что сын не спит, домолвила: — Дедушка очень стар, Василек! — И торопливо, боясь иных вопросов: — Ты спи, спи! — А сама долго не спала, думала, впервые думала об отце разно от себя самой. В самом деле, что будет, когда отец станет наконец королем?..Через два дня долгий поезд хозяев и гостей, князей, бояр, рыцарей, попов, шляхтичей, духовных, кметей и многочисленной челяди потянулся по дороге из Трок в Вильну. Там намечались основные торжества, туда должны были доставить корону и там избрать Витовта на совместном русско-литовско-польском сейме королем.Вильна встретила княжеский поезд радостными кликами и толпами горожан, стремившихся не упустить редкого зрелища, в толпе узнавая и показывали пальцами:— Вон Ягайло! А вот — прусский магистр! А этот-то? Русский князь Борис! А тот-то мальчик — внук нашего князя, Василий! А знаешь, сколько туров забито, чтобы кормить гостей? Тысячу шестьсот! Одних туров!Лаяли псы, ржали кони. Жители встречали своего князя хлебом-солью, подаваемым на вышитом рушнике.В Вильне начались новые пиры, новые празднества, приезжую знать дарили конями, дорогой сбруей, узорным восточным оружием и посудой, камнями и бархатами, жупанами и охабнями, дорогими мехами соболей, бобров, рысей и выдр. Но короны все не было, а польские паны никак не хотели без нее провозгласить литвина королем. Сейм зашел в тупик, и становилось ясно, что королевское звание вновь отодвинулось от Витовта и что надо заново слать к императору в Рим, дарить дары и уговаривать упрямых ляхов каждого порознь. Подступал октябрь, начинались упорные осенние дожди — и ждать было уже нечего. Ягайло тоже хотел уехать, с неизменными улыбками обещая брату, что то, что он говорил в Луцке, будет исполнено, обязательно исполнено… Потом! И глядел, сосредоточив бегающий взгляд, почти честно, почти взаправду, не понимая, как это так ничего не получилось из нынешнего съезда? Ягайло лукавил всю жизнь, и сейчас тоже — это уж было его коренным свойством! Словно позабыл, что сам же и велел задержать корону Витовта в Кракове! А на случай, ежели двоюродник вызнает о деле, готовился все свалить на непокорную польскую шляхту, которая не захотела, не позволила, не послушалась его, короля! В первых числах октября начался разъезд гостей. Уехала и Софья. Начали разъезжаться ляхи. И без их гербов, плащей, узорных полон, крылатых шеломов все как-то попростело, уменьшилось. Уезжала Софья, в последний момент кинувшаяся на шею отца, обливая слезами его расшитый самоцветами плащ, будто чуяла, будто понимала, что больше не узрит родителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50