Фотий, в клобуке Клобук — высокий монашеский головной убор с покрывалом.

с воскрылиями, со святительским посохом в руках, в навершии коего сплелись, разинув пасти, два дракона с красными рубиновыми глазами, стоял недвижно, строго глядя на гроб, и, взглядывая на главу русской церкви, бояре точно так же недвижно стояли у стен, ждали. Вот снова скрипнула дверь, но то был припоздавший, недавно прощенный Василием младший Дмитрич Константин, родившийся после смерти своего великого родителя.Он смущенно оглядел палату, подошел к Фотию, потом, помедлив, ко гробу, легко, едва-едва тронув губами ленту разрешающей молитвы на лбу покойного. И тотчас отступил, почти спрятался за спины рослых братьев своих.Но вот внизу послышался шум, топот шагов, голоса.— Прибыл? — вопросил кто-то с надеждою в голосе. Но то был Акинф Ослябятев, возовестивший, что князь Юрий сказал: едет вослед…Ночь текла, струилась, заползала в хоромы, зловещим сумраком окутывая лица собравшихся.Там, внизу, встреч Юрию, давно помчались, бешеным скоком миновав городские ворота, княжеские вестоноши.Фотий, недвижно замерший в изножий гроба, мрачнел и вдруг, сведя брови, пристукнул посохом:— Не едет!Высказал то, что все уже понимали про себя, но не решались произнести.Княжеская обмолвка Дмитрия Иваныча Донского — «еже по грехам возьмет Бог моего сына Василия, то…» у всех была в памяти.Софья глянула. От гроба, голосом раненой лебеди, срываясь на хрип, произнесла:— Что ж он мыслит, сына у меня нет, наследника? Васильюшки моего?! — Фотий приподнял руку, утешая великую княгиню, не давая ей высказать злых слов, способных отпугнуть бояр и порушить все дело прямого наследования от отца к сыну, некогда введенного властной волей митрополита Алексия.Но что перевесит сейчас? То полувековое решение церкви или привычная старина лествичного счета? Вслед чего неизбежны боярские свары, спор за места в думе, измены, отъезды и всяческая неподобь. Фотий хмурил чело и не знал, что же все-таки решат бояре. Но он был готов защищать Софью и наследника, точнее — право наследования всею властью церковных крещений. Ежели бы не Витовт! Ежели бы не роковая приписка в духовной Василия Дмитрича, отдающая семью великого князя под покровительство литвина!О том молчали, но о попытке Витовта четверть века назад договориться с Тохтамышем и получить от ордынского хана в дар Святую Русь — помнили все. Витовт был разбит на Ворскле Едигеем. Русь избегла позорной участи поддаться Литве (и католического вослед тому засилья!), но Витовт жив и даже готовится стать королем, и не захочет ли Софья теперь, в нынешней трудности, подарить Русь литвину?Вот в чем была беда. Вот в чем была пакость. Вот почему Юрий мог победить юного племянника своего!Ночь истекала последними каплями. Скоро, по знаку утреннего колокола, начнет собираться большая дума. Митрополит Фотий, подписавший в свое время по-гречески духовную грамоту великого князя, еще раз благословил великую княгиню, примолвив: «Мужайся, дочь моя!» Строго обозрел бояр, высказав твердо: — Ежели князь Юрий заратится, надобно собирать полки! — и вышел из покоя, твердо пристукивая посохом.Князья, братья великого князя и двоюродники покойного шептались, переглядываясь друг с другом. Шепот стал громче, перешел в ропот и спор, когда великая княгиня вослед владыке выбежала из покоя.Бояре и князья заговорили разом, и непонятно было — в защиту или в укор Юрию потекла нынешняя говорня.Витовт! И снова Витовт! Вставало в разговоре то и дело и зависало в воздухе как кость, как укор, как незримая преграда единой воле собравшихся.Юрий Патрикеевич угрюмо молчал. Он в этот час вновь был литвином и вновь слышал внутренним ухом опасный топот копыт литовской конницы. И холодно становилось. Юрий Патрикеевич был православным искони, от рождения, и потому сугубо понимал угрозу от ордена францисканцев, незримою сетью своей охватившего Венгрию, Польшу, Литву. Он молчал и думал, что и его самого сейчас признают литвином и уже сторонятся зримо, сторонятся безотчетно, как уже не своего.В углу, где столпились княжичи, слышалось то и дело: — Юрий! Юрко!Приведи ныне Витовт войска на Русь, и кто, кроме Юрия, мог бы стать победоносно против? Никто другой! Дружина, полки и посад верят одному Юрию!— А ежели? — гуторили вполгласа в княжеском углу. — Кто поведет рати? — Противу Юрия? — Да! — Ты, Андрей! — Нет, Петр! — И не я, Костю пошлем!И Константин, более всех изобиженный Василием, молча проглотив возражения, склонил голову. «Ежели ратные переметнутся к Юрию!» — подумал — и не стал додумывать до конца. В крохотных оконцах, забранных желтоватыми пластинами слюды, синело, серело. Приближался хмурый рассвет.Вновь появилась Софья. Ищущим взором обвела лица собравшихся. — Владыка созывает господ бояр и князей на совет и молитву! — произнесла громко. Сейчас защитить ее сына могла только церковь, только митрополит-грек, убежденный в непреложности Алексеева решения, принятого полвека тому назад великим старцем, означившим грядущую судьбу московской державы.Вдали ударил с оттяжкою и стоном первый утренний колокол. Звук далеко пролетел в промороженном воздухе, будя эхо и дальние отзывы, пролетел и замер. И тотчас, не давая пропасть звуку, ответили ему россыпью колокола ближних храмов, а там включились дальние, и красный утренний звон, умножаясь и играя, потек над Москвой, будя округу и приближая рассвет. Зову колоколов ответили стук и звяк на литейном дворе, ор петухов и первые голоса зазывал торговых, заливистое ржание лошади под самыми окнами княжеского терема. И уже протянулись палево-розовые струи утреннего света по окоему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50