— Извини, Ники, но ты сказал, что право выбора за мной, и мой выбор этот. — Ильин театральным жестом указал на женщину на другом берегу, даже не подозревавшую о том, что она привлекла чье-то внимание и что ее добродетель явилась предметом интереса стольких незнакомых ей людей.
Поняв, что спорить бесполезно, Николай вдруг ослепительно улыбнулся.
— Ладно, черт с тобой! Раз ты такой упрямый осел, пожалуй, мне пора начинать охоту.
Он уже предвкушал все прелести обольщения, в одно мгновение отринув все то, что слабых заставило бы спасовать, а людей более осторожных и щепетильных занять выжидательную позицию.
Когда перед Николаем Кузановым возникала преграда, это всегда означало лишь то, что ее следует преодолеть!
— Ники, опомнись, — осмелился наконец вмешаться в разговор Алексей. — Это нехорошо. Неужели для тебя не существует такого понятия, как честь женщины? Смею тебя уверить, твой отец нашел бы это совершенно непозволительным. Представь, что будет, если он об этом узнает!
— Если повезет, он не узнает никогда, — спокойно возразил Николай. — Дама вряд ли станет об этом распространяться, да и мы, думаю, будем держать язык за зубами.
Приняв какое-либо решение, Ники терпеть не мог его менять, к тому же на карту были поставлены пятьдесят тысяч. Сам он в деньгах не нуждался, однако они бы весьма и весьма пригодились его эскадрону, который считался одним из самых блестящих. Николай особенно гордился тем, что и люди его, и лошади экипированы превосходно. Он приглядел уже новую сбрую, которая обошлась бы как раз в тысяч пятьдесят. Где-то неделю назад в Неймейерсе он залюбовался уздечками из темно-синей кожи с серебряными заклепками. К тому же, поразмыслив немного, Николай убедил себя, что задача не столь невыполнима, как показалось поначалу. Приключение обещало быть пикантным и необычным, и все возможные сомнения рассеялись, как утренний туман. Поставив себе какую-нибудь задачу, Ники делал все возможное для ее исполнения. Мир он видел как источник собственных удовольствий и считал, что все его желания, какими бы необычными они ни были, могут и должны быть удовлетворены.
Он взглянул на противоположный берег холодно и оценивающе, а потом сказал вполголоса, словно размышляя вслух:
— Искусство обольщения требует большого умения. Надо быть доходчивым, но не примитивным, надо заставлять себя шептать восторженные комплименты искренне и убедительно, надо вежливо улыбаться, делая вид, что с благоговением принимаешь то, что на самом деле отдается с большой охотой. И уж, безусловно, не стоит поддаваться угрызениям совести.
— Все это очень бы пригодилось в обществе, где ты обычно вращаешься, Ники, — возразил ему Чернов. — Там все знакомы с правилами амурных игр, и редко кто отступает от принятого ритуала. Однако, что касается жены Форсеуса, боюсь, тебе придется иметь дело с женщиной, подобным «тонкостям» не обученной.
— Я имею самые достоверные сведения, что имя ее ничем не запятнано, — вставил со злорадным ехидством Ильин.
— Пока что не запятнано, — мрачно ответил Николай и, махнув на прощанье рукой приятелям, решительно зашагал к реке.
Так несколько молодых людей из высшего общества, утомленные однообразием жизни, стали кто зачинщиком, кто свидетелем, а кто участником сей эскапады, которая должна была хоть как-то развеять их скуку. Век индустриальный набирал обороты, их и без того немалые доходы безо всяких усилий с их стороны неуклонно возрастали. Все они утомились от роскоши, пресытились жизнью, не требовавшей от них никаких усилий и дарившей лишь надоевшие развлечения.
Что касается объекта охоты, то Алиса, юная жена пожилого купца Форсеуса, в отличие от наших молодых повес, была натурой невинной и неопытной. О жестокости и холодности мужчин она, прожив шесть лет с Вольдемаром Форсеусом, знала не понаслышке, но никогда не сталкивалась с мужчиной в роли соблазнителя. Образование, полученное из книг, пусть и лучших, не может дать того, что дает простой жизненный опыт.
Между тем в избранных кругах петербургского общества искусство флирта и амурной игры было разработано до совершенства, и Николай Кузанов за долгие годы стал в нем виртуозом. Он считал себя мастером, вернее сказать, настоящим художником, искусителем-профессионалом. Еще бы: ведь он начал практиковаться в любовных делах, когда ему едва исполнилось семнадцать. И первый опыт оставил роковой след в его душе.
Как-то днем, шестнадцать лет назад, сопровождая, как и полагается послушному сыну, maman на один из светских визитов, Ники поймал на себе искушенный взгляд давней приятельницы матери. Более того, он едва ли не услышал, как что-то щелкнуло в хорошенькой головке графини Плетневой, которая вдруг заметила, что угрюмый и романтически-мрачный подросток внезапно превратился в молодого человека.
В свои семнадцать лет Ники уже был высок ростом, широкоплеч, с узкой талией и стройными бедрами. Графиню внезапно заинтересовал этот сурового вида юноша, явно мучившийся проблемами взросления и созревания. Александра, знаток мужской стати, рассматривала его молодое тело, как рассматривают жеребца в стойле.
Графиня Александра знала Ники с колыбели, к тому же в тридцать шесть лет уже имела двух дочерей на выданье. Однако и в пору зрелости она оставалась исключительно красивой женщиной, невысокого роста, хрупкой, с роскошными белокурыми волосами. Она следила за фигурой, кожа у нее была атласная и упругая, как у девушки, правда, времени на поддержание красоты ей приходилось тратить все больше и больше.
Как большинство людей их круга, граф и графиня Плетневы уже много лет были неверны друг другу, однако по молчаливому договору тактично смотрели на обоюдные измены сквозь пальцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68