»; три дня эхо этих кровавых возгласов звучало в самом зале заседаний.
Как хотели бы мы изобразить это страшное заседание, в ходе которого депутаты Конвента, не желая покоряться чужой воле и под страхом смерти обрекать на смерть своих собратьев, пытались, во главе с председателем, выйти из дворца Тюильри, но повсюду — и на площади Карусель, и на разводном мосту — наталкивались на разъяренную толпу, преграждавшую им путь! Как хотели бы мы описать жирондистов, всех этих людей, умевших умирать, но не умевших бороться: они ежеминутно ожидали появления убийц или жандармов и были готовы предать себя в их руки; меж тем ни убийцы, ни жандармы не появлялись: гонители жирондистов пожелали соблюсти закон о неприкосновенности депутатов внутри Собрания и потому выгнали несчастных на улицу, в гущу неистовствующего народа, а там уж началась охота за людьми: ищейки устремились по следу, обыскали Нормандию и Бретань и успокоились лишь на песчаной равнине близ Бордо подле трупа Петиона.
В самый разгар прений Жаку Мере показалось, будто Дантон знаком приглашает его выйти из зала.
Он поднялся со своего места — Дантон тоже поднялся. Он сделал шаг к двери — Дантон последовал его примеру.
Сомнений не оставалось: Дантон хотел говорить с ним.
Не торопясь, гордо глядя по сторонам и предоставляя своим врагам полную возможность остановить его, если они того пожелают, Жак Мере спустился вниз и подошел к дверям. В общей сумятице никто не обратил на него внимания.
В коридоре Жак встретил Дантона.
— Беги, — сказал Дантон, — тебе нельзя терять ни минуты.
И он вложил в руку доктора какой-то листок.
— Что это? — удивился Жак Мере.
— То, о чем ты меня просил, — ее адрес. Вскрикнув от изумления и радости, Жак поднес листов поближе к свету, чтобы прочесть его. Дантон тем временем скрылся. Жак развернул листок и прочел:
«Мадемуазель де Шазле, Йозефплац, № 11; Вена».
В это мгновение жизнь доктора полностью переменилась.
Словно по волшебству исчезло его равнодушие к жизни. Удар, обрушившийся на Жиронду, показался ему подарком судьбы: в самом деле, ведь изгнание из Конвента возвращало ему право распоряжаться собой и отправиться в Вену; пока он был французским гражданином, подчиняющимся законам Республики, он не смел пересечь Рейн; став эмигрантом, которого Республика объявила вне закона, он мог безнаказанно объехать всю Германию!
Однако, для того чтобы объехать Германию, следовало сначала выехать из Франции, а для этого — что представляло гораздо большую трудность — выехать из Парижа.
Заседание окончилось; толпы зрителей покидали трибуны; не долго думая, Жак смешался с ними и положился на волю случая.
Толпа, спускаясь по лестнице, вынесла его на улицу Сент-Оноре.
Часы на фасаде Пале-Рояля, окна которого были наглухо закрыты с тех пор, как его именитый владелец лишился свободы, пробили девять вечера. Дворец, днем и ночью погруженный во тьму, казался гигантской гробницей.
Жаку Мере незачем было возвращаться в гостиницу «Нант». Поскольку жирондисты жили в постоянном страхе, со дня на день ожидая приговора и готовясь к вынужденному бегству, Жак платил хозяину гостиницы только за день вперед, а пояс с зашитыми в него пятьюстами луидорами носил на себе не снимая.
Кроме того, в бумажнике у него имелось две или три тысячи франков ассигнатами.
Вечером 2 июня три четверти парижан еще не знали об изгнании жирондистов из Конвента, и Жак мог чувствовать себя в относительной безопасности, однако вид парижских улиц наглядно свидетельствовал об охватившем столицу неистовстве.
Банды головорезов, брошенные на улицы Эбером, Шометтом, Гусманом, Варле, размахивавшие факелами и вооруженные кто пиками, кто саблями, а кто и топорами, наводнили город; повсюду раздавались крики: «Долой предателей! Смерть жирондистам! Смерть сообщникам Дюмурье!»
На площади Побед Жак наткнулся на одну из таких банд и едва успел нырнуть в улицу Бурбон-Вильнёв, однако, дойдя до улицы Монмартр, увидел, что другая банда с факелами спускается по улице Дочерей Господних; он бросился в улицу Клери, но тотчас обнаружил, что на углу улицы Пуассоньер беснуется третья банда и пройти там невозможно.
Все они двигались к Конвенту.
Последняя банда состояла из приверженцев Марата, вопивших: «Да здравствует Друг народа!»
Для жирондиста попасть в руки сторонников Марата было равносильно смерти, а с тех пор как Жак Мере узнал адрес Евы и перед ним забрезжила надежда снова увидеть ее, он уже не хотел умирать.
Пройти сквозь ряды головорезов неузнанным было невозможно; возвращаться назад — опасно.
Внезапно Жак увидел одну из тех несчастных, что вечерами красуются на пороге своих домов и, во всем прочем отличаясь от Вергилиевой Галатеи, подобно ей, убегают, дабы увлечь преследователя за собой. Девица нырнула в узкий проход между домами, который вел к ее жилищу; Жак устремился за ней, захлопнул ворота и остановился.
Женщина, начавшая было подниматься по крутой лестнице, вернулась и подошла к своему гостю.
— Ну и ну, гражданин, — сказала она, — ты, кажется, не такой, как все эти крикуны, которые мешают бедным девушкам заниматься своим ремеслом.
— Молчи! — приказал Жак и, достав из кармана сто-франковый ассигнат, сунул ее в руку девице.
Другой рукой он отер пот со лба. Красота — великая сила; увидев умное и благородное лицо Жака, девушка сказала:
— Деньги я беру за работу. А услуги оказываю бесплатно. И, приподняв шляпу Жака, чтобы получше его разглядеть, она промокнула ему лоб своим носовым платком.
— Черт возьми, красавчик, — воскликнула она, — ты прав, что не хочешь дать отрубить себе голову!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135