Он послал Сципиона к Жозефу, засунув за ошейник записку. В ней говорилось:
«Завтра на заре я буду у вас с ружьем. Мне нужна дичь».
Назавтра в шесть утра Жак Мере подошел к хижине Жозефа.
Мужчины углубились в лес и, сделав несколько выстрелов, убили зайца, двух фазанов, трех или четырех кроликов; Сципион, которого новые обязанности не отучили от исполнения старых, радостно принес хозяину всю эту добычу.
Настал час завтрака; охотники уселись на траву, Жак достал из сумки хлеб, фрукты, кусок окорока и флягу отменного вина.
После того как несколько глотков этого напитка, которого Жозефу так редко доводилось отведать, привели браконьера в хорошее расположение духа, Жак завел с ним беседу насчет Евы.
— Жозеф, — сказал он, — ты уже давно не приходил повидать девочку. Браконьер пожал плечами.
— Что поделаешь! — отвечал он. — Тошно мне на нее глядеть.
— Она очень выросла и похорошела за последние четыре года, дружище Жозеф, — продолжал Жак.
— Какая разница, если она не разговаривает? Самюэль Cимон, дурачок со Шлюзовой улицы, говорит только «папа» и «мама». И кому он нужен?
— Уверяю тебя, Жозеф, Ева говорит, и говорит замечательно; вдобавок, она очень много знает.
— Но при этом сидит с утра до вечера в кресле, как Самюэль Симон.
— Да нет же, она ходит и даже бегает.
— Приятно мне слышать ваши слова, господин Жак, ведь я сильно привязался к этой дурочке и полюбил ее как родную.
— Значит, ты ей не отец, не так ли, Жозеф? Браконьер изменился в лице — случайно и невольно он выдал свою тайну.
— Сдается мне, я сморозил большую глупость! — воскликнул он.
— Признавшись мне, что ты ей не отец? Да ведь я давно это знаю.
— Как это? — простодушно удивился браконьер. Жак пожал плечами.
— Неужели ты надеялся утаить что-то от такого человека, как я? Разве ты не слышал от горожан, что я творю чудеса, что я знаю все на свете, как Господь Бог? И ты полагаешь, что тот, кто умеет вдохнуть разум в материю, недостаточно умен, чтобы распутать интригу и разгадать чужую тайну? Между нами говоря, Жозеф, я боюсь, что ты покрываешь если не преступление, то во всяком случае весьма неблаговидный поступок.
— Что вы хотите сказать, господин Жак?
— Должно быть, родители бедняжки, вместо того чтобы понять, что природа не создает ничего бездеятельного и бесполезного, и попытаться сделать то, что сделал я, иначе говоря, обтесать плоть, прибегнув к науке, подобно тому, как скульптор обтесывает мрамор, прибегая к резцу, — так вот, вместо этого они решили избавиться от калеки. Сначала они хотели бросить ее в пруд или придушить между матрасами, но испугались, ведь о том, что в этой семье был ребенок, возможно, знали соседи! А главное, знал Господь! Они убоялись если не людского, то Господнего суда!
Жозеф промолчал, но кивнул головой, как бы говоря: «Возможно, вы и правы».
— Тебе иной раз приходило это в голову, не правда ли, Жозеф?
— Да, — согласился браконьер, — признаться, мне было тяжело.
— Ну так вот, чтобы тебе было спокойнее, ты должен рассказать мне без утайки все, что ты знаешь об этой девочке и о ее происхождении.
— Я бы с радостью, господин Жак, ведь вы нам здорово помогли, да и ей тоже, но…
— Но что?
— Но вдруг то, что я вам скажу, повредит мне и девочке?
— Обещаю тебе, Жозеф, что, кроме нее, ни одна живая душа не узнает ни единого слова из твоего рассказа.
— Впрочем, — продолжил Жозеф решительно, — мне уже давно невмоготу про это молчать: так и тянет облегчить сердце.
— Говори же, я слушаю.
— Это случилось 29 декабря 1782 года, значит, почти десять лет тому назад; шел славный снежок, стоял легкий морозец, и я сказал себе: «Жозеф, приятель, неплохая погода, чтобы поохотиться». Сказано — сделано: я взял собаку.
— Сципиона? — спросил Жак.
— Нет, его предшественника — у того имя было не такое звучное, он звался просто Канар; и мы двинулись. Началась охота; стрельнули раз, другой — и вот уже в сумке два зайца, один на рагу, другой на гарнир; а мать тем временем спокойно сидела дома и пряла пряжу. Вдруг двое мужчин в масках входят в хижину. Как вы думаете — струхнула она? Еще бы! Она решила, что они пришли по мою душу, ведь старые хозяева замка Шазле браконьеров здорово не любили, говорят даже, что кое-кого из них сеньор приказал повесить в парке: он ведь имел право творить суд на своих землях. Но те двое мою старуху успокоили, поздоровались, а потом один подошел поближе, а другой, у которого под плащом был вроде какой-то сверток, остался у дверей.
«Женщина, — сказал матушке тот, что подошел к ней поближе, — я знаю, что вы были хорошей кормилицей и хорошей матерью, хоть ваш сын и пошел по плохой дорожке».
«Ах, сударь! — вскричала матушка. — Да ведь мой бедный Жозеф…»
Но незнакомец перебил ее.
«Теперь речь не о нем, а о вас. Можете вы взять на воспитание ребенка?»
«Конечно, сударь».
«Будете вы его любить?»
«Как родного!»
«Вы старше, чем я думал».
«Ну так что же! Старый да малый друг с другом всегда ладят».
«Это еще не все: я должен открыть вам одну вещь».
«Какую?»
«Девочка слабоумная».
«Значит, ей еще нужнее забота», — отвечала матушка.
«И вы возьмете эти заботы на себя?»
«Да, но мы, как видите, люди бедные; чтобы ребенок ни в чем не нуждался, его родители должны нам помочь».
«Сколько вам нужно в год, чтобы ходить за девочкой как за родной дочерью?»
Матушка задумалась.
«Сто франков, сударь, это для вас не слишком много?»
«Вы будете получать триста франков ежегодно, пока девочка будет у вас, а пятьсот я вам заплачу тотчас же».
«О сударь, да за такие деньги я буду за ней ходить как за принцессой».
«Превосходно; вот пятьсот франков и плата за первый год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135