— Он тебя тоже любит. Бог знает почему, — рассеянно добавила она и нахмурилась.Энджел никогда не могла понять, почему Дерри с улыбкой воспринимает все колкости, которые отпускает Хок.Лицо Хока снова стало непроницаемым.— Возможно, я напоминаю ему Гранта, — предположил он.— Ты совершенно не похож на его брата.— Да?Удивленный изгиб черных бровей Хока разозлил Энджел.— Грант был способен любить, — холодно сказала она.— И его, должно быть, тоже любили.— Что ты имеешь в виду?— Гранта любила его мать. Его любил Дерри. Ты.— Да.— Наверное, это здорово, — сказал Хок.Его голос звучал ровно, без издевки. Он просто хотел сказать: это, должно быть, здорово, когда тебя любят.— Энджел, тебя ведь тоже любили, правда? Твои родители, Грант, Дерри, даже Карлсон. Каждый по-своему, но все они любили тебя.— Да, — прошептала Энджел. — И я тоже их любила.— Любовь рождает любовь. Чудесный замкнутый круг.Лицо Хока изменилось, воспоминания когтями впились в его мозг.— Но твои родители… — начала Энджел и остановилась.Грубый смех Хока оглушил ее, терзая и причиняя боль. Она протянула руку, словно хотела дотронуться до него.— Хок, — сказала она. — Не надо.Но Хок заговорил, и это был горький рассказ.— Моя мать вышла замуж за отца, когда я уже шесть месяцев сидел у нее в животе, — сказал Хок. — Вообще-то он не был моим отцом, но в ту пору еще не знал этого. Она сообщила ему это через шесть лет. Сообщила в записке, которую приколола к моей рубашке, сбежав с одним коммивояжером.Хок злобно улыбнулся.— Жутко трогательно, — добавил он. — Подкинуть мужчине ребенка, сообщив при этом, что он не отец ему.Энджел попыталась что-то сказать, но Хок не заметил. Его ясные, холодные глаза устремились в прошлое.— Отец взял меня, — продолжал Хок, — почему — не знаю. Ясно только, что не из любви. Его мать переехала к нам. Естественно, она тоже не пылала ко мне любовью. Хотя ничего не скажешь, они были достаточно добры ко мне. Я не голодал, да и наказывали меня всего лишь ремнем, как бы ни были пьяны при этом.Энджел поежилась, вспомнив, как Хок говорил ей, что однажды он взял без разрешения рыболовные снасти отца и тот жестоко избил его. Тогда она решила, что это шутка.Теперь же знала, что нет, и это знание не доставило ей удовольствия.— После бегства матери я научился работать, — продолжал Хок. — Я собирал овощи, ходил за цыплятами, разносил газеты — да вообще много чего делал. Деньги шли отцу на оплату комнаты и на еду.— Но ты же был совсем ребенком, — сказала Энджел, с трудом веря словам Хока.— Я ел их пищу и носил одежду, которую они мне покупали. Спал под их одеялом.Хок пожал плечами, не желая углубляться в материальную сторону. Не бедность удручала его, а отсутствие любви.— Они не разжирели за мой счет, — сказал он. — Наша ферма была просто смех. Пятьсот акров, а воды едва хватало на десять. Запад Техаса — это пустыня. Настоящая пустыня. Земля годится только для добычи песка. Сущий ад.Внезапно Хок обошел вокруг машины, открыл дверцу и сел на сиденье.Энджел стояла неподвижно, пораженная рассказом Хока, открывшим ей такую сторону его жизни, о которой она не подозревала: прошлое Хока такое же безжалостное, как и земля, о которой он говорил.Ей хотелось расспросить его о том, что осталось невысказанным.Других детей тоже бросали матери, но они научились любить и доверять женщинам. Карлсон, например. Его детство было не лучше, чем у Хока. Даже хуже: Карлсон — наполовину индеец, ему пришлось сражаться еще и за право жить и работать среди белых.И все же Карлсон умел любить.Почему же Хоку это не дано?Хок наклонился и открыл дверцу, молчаливо приглашая Энджел сесть в ее собственную машину. Она села за руль, бросила быстрый взгляд на Хока и слегка трясущимися руками повернула ключ зажигания.Хок не смотрел на нее. Не открой он ей дверцу, можно было подумать, что он забыл о ее существовании. «О чем он думает, — пронеслось в голове у Энджел. — Какие осколки прошлого вспоминает, какого они цвета… Насколько острые у них края и как глубоко они ранили его?»Но Энджел больше ни о чем не спрашивала. Она научилась этому с самого первого раза. Цвета, которые он ей показал, были черными, почти дьявольскими и при этом неотразимо притягательными.Энджел молча вела машину к дому миссис Карей. Остановившись у ее дверей, она вопросительно посмотрела на Хока. Захочет ли он пойти с ней в дом или останется ждать в машине?— Где мы? — спросил Хок, подняв на нее глаза.— У дома миссис Карей.Хок ждал разъяснений.— Она недавно сломала ногу, — сказала Энджел. — Я покупаю ей продукты и вожу к доктору — она сама пока не может.Сведя брови к переносице, Хок пытался выудить из памяти это имя.— Миссис Карей, — пробормотал он. — Я где-то слышал о ней.— Джемы и варенье, — сказала Энджел, открывая дверцу.Хок тоже вылез из машины и подошел к багажнику.— Как на этом витраже? — спросил он, доставая завернутую в одеяло панель.— Как на французской булке к нашему завтраку.Хок понимающе хмыкнул и облизнул губы.— Теперь я вспомнил, — сказал он. — Мы собираемся купить еще варенья?— Миссис Карей натравит на меня кота, если я заикнусь о деньгах. Я ем ее чудесные джемы всю жизнь. Это подарок.— Они от этого только слаще? — спросил Хок.— Да, — ответила она и с удивлением на него посмотрела. Не ожидала, что он поймет.— Не смотри на меня так испуганно, Энд-жел. Я знаю, что такое подарки. Когда-то я в отчаянной надежде ждал их каждый день рождения, каждое Рождество. Потом я научился жить без надежды.Энджел молчала.— Когда я был в третьем классе, учительница дала мне маленький леденец на палочке, перевязанной зеленой ленточкой, — сказал Хок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62