– Бес, что ли, в тебя вселился?
– Бес или не бес, теперь это уже не имеет никакого значения. – Доминик протянул гостю наполненный стакан и осторожно прошел назад к своему креслу. – Теперь я живу, жалея об этом каждый день и каждый час. Не уверен, что любовь – самая подходящая вещь для сделки.
– Это просто кощунство. Все равно что торговаться с Богом.
– Ты забываешь, что я долго практиковался в безбожии. Когда мы только встретились с Кэтрионой, я пытался связать ее сделками, одной, другой. С первого дня я клал на весы любовь и отторговывал условия. Теперь я получаю то, что заслужил, даже более того. Но я дал ей слово.
– А сама она не приедет к тебе?
Доминик, встретившись с проницательным взглядом Найджела, засмеялся:
– Тебе нравится надо мной издеваться? Для нее это невероятно рискованный шаг. Ей будет очень тяжело его сделать, физически и духовно. Признать, что она любит англичанина, – это для шотландки что-то из ряда вон выходящее. Почему, черт возьми, она должна подставлять себя под удар?
– Я прихожу к выводу, что она очень горда.
– Все, что ей остается, это держать свои чувства в узде. Я не вполне могу объяснить, в чем тут дело. Но она не приедет. Чего ради она поедет в этот дом, проклятый дом английского графа, где я оскорбил ее и даже угрожал при первой встрече? Она знает, что я принимал здесь других любовниц, и поэтому скорее умрет, чем приедет сюда.
– Не потому ли, что ты лишил ее непорочности? – Спокойный голос Найджела исчезал в затененных углах комнаты и эхом возвращался обратно. – Ты сознательно соблазнил ее и потом покинул, не так ли?
– Зачем же добивать? – Доминик откинул голову и вытянул ноги. Правая рука его совершала неловкие движения. – Мы с Кэтрионой довольно часто говорили о грехе. Я изводил ее этой идей. Но грех оказался полностью на мне. Я хотел разрушить ее гордыню, разбить ее сердце, и вот вместо этого она разбила мое...
– ...А ты в качестве ежедневной епитимьи заставляешь себя страдать. – Найджел пожал плечами.
Доминик, прищурив глаза, пристально взглянул на друга.
– Хочешь быть моим утешителем? Я признаю все свои грехи и раскаиваюсь. Но есть нечто более ужасное, чем семь грехов, которым я первоначально бросил вызов. Куда грешнее опутывать любовь условиями.
– Франс, когда ежедневно школит меня, говорит, что любовь – это только мост к невозможному. Если Кэтриона узнает, как ты болел...
Доминик улыбнулся:
– Приди она сейчас из жалости, я бы отверг ее. На самом деле она, вероятно, вышла замуж за кого-нибудь из своих – там все родственники по крови. Так что тебе не придется драться с инвалидом, чтобы отомстить за ее честь. Но если ты настаиваешь на дуэли, я согласен.
– Господи, да сейчас любому ничего не стоит отправить тебя на тот свет! – Найджел встал, собираясь уходить. – Слишком уж легким способом ты хочешь покинуть этот мир!
– Это то, что я собирался сделать с тобой, когда мне казалось, что ты предал Франс. – Доминик попытался заставить непослушные пальцы сомкнуться вокруг стакана. Стекло едва не выскользнуло, и его пришлось спасать левой рукой. Небольшое унижение, с которым он начал смиряться. – Конечно, я был тогда не прав. А какую кару ты предлагаешь мне?
Найджел остановился в дверях и повернул голову.
– Я не священник и не утешитель – я только твой друг. Решение придется искать тебе. Но я буду чертовски разочарован, если вместо этого ты погрязнешь в жалости к себе и в пьянстве.
– Виски тем и хорошо, что никогда не вызывает похмелья.
Доминик усмехнулся. «Пение женщины, которую я потерял. Песни на языке, которого я не знаю...»
– Спасибо, что зашел, Найджел. Ты отчитал меня по делу. Все правильно. Я заслуживаю дисциплинарного взыскания. Отныне я буду выполнять все свои обязанности в графстве и не застрелюсь.
– А я в этом и не сомневался. – Найджел позволил себе слабое подобие улыбки. – Приятно слышать, что ты наконец нашел что-то, ради чего стоит жить. Но ужасно досадно видеть, что у тебя по-прежнему так мало веры в любовь.
Маркиз де Ривол еще раз поклонился и вышел из комнаты.
Доминик отпустил слуг, и теперь огромный особняк всей своей неимоверной протяженностью навис над ним. Помимо городского дома графа Уиндраша, ему принадлежали большая усадьба в предместье, имения в Норфолке и Дербишире. В Рейлингкорте уже нет, слава Богу. Он устало улыбнулся – его недуг циркулировал у него в венах. В самом деле, пора в постель.
Доминик отправился в спальню, прежде бывшую покоями Джека, где его ждала величественная кровать с пологом.
Ступив в коридор, из которого лестницы уходили в бесконечную пустоту, он взял свечу в левую руку и стал подниматься наверх. Дойдя до последней ступени, он остановился, чтобы передохнуть, кляня ослабевшие мышцы, изнуренные болезнью и кровопусканиями.
Рядом скрипнула дверь, и свет из комнаты хлынул в коридор.
– Лорд Уиндраш?
Кэтриона остановилась в дверях, сложив руки на груди, не сводя с него жгучего, синего, как колокольчик, взгляда. Волосы ее уже достаточно отросли, чтобы их можно было зачесывать наверх и скреплять заколками.
На мгновение Доминик потерял дар речи. Он поспешил поставить шандал на столик в холле, пока не выронил свечи и не устроил пожар в доме.
– Кэтриона? – Ему захотелось встать на колени у ее ног. – Вы являлись ко мне в моих видениях.
Она не двигалась с места. Пол под его ногами вдруг начал кружиться. Нет, падать нельзя! Нужно удержаться! Что, если сделать шаг вперед и дотронуться до нее... Тогда он почувствует изгибы ее тела, легко скользящие под его руками, пальцами проследит ее гибкую спину, округлые бедра, вдохнет ее аромат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111