И врата раскроются.
Теперь ничего этого уже нет – остались лишь воспоминания о чем-то почти не осязаемом, как мечта.
Опять он стоял на краю пропасти. И в безмолвии, вновь затопившем обитель усопших, Матье овладела какая-то щемящая дурнота.
Даже вороны покинули эти места – верно, слетелись к баракам и ждут там, когда вынесут трупы. А Матье должен копать еще и еще для новых мертвецов, пока не появится новый могильщик и не станет копать для него.
Разверстая яма повергла Матье в ужас. И тогда, еще сам не зная, что будет дальше, он изгнал из памяти взгляд священника и Антуанетту, перекинул через плечо сумку, надел плащ, снял с деревянной насадки заступ, швырнул железку на дно ямы и пошел, судорожно сжимая ясеневую рукоятку.
Он ощущал лишь глухую ярость. И инстинктивное стремление избежать угрозы смерти, что висит над этой жирной от трупов землей. Достаточно было ему увидеть полный ужаса взгляд незнакомца, чтобы понять, насколько причастен он уже болезни и смерти. Без колебаний пошел он по дороге, где под ледком, раздавленным лошадиными копытами и огромными колесами обоза, можно было различить красную землю и пожелтевшую траву.
Матье шел не останавливаясь, не замедляя шага. Бурлившее в нем море чуть успокоилось, но не до конца. Всецело поглощенный ходьбой, он ни о чем не думал. Шел, как вела его дорога, где ясно виднелись одинокие свежие следы. Так прошагал он около четверти лье и остановился. Клюси, верно, был уже где-то поблизости, и Матье стал различать шум обоза. Он замедлил шаг и, едва появилась в тумане приземистая масса первого строения, сошел с дороги, перелез через низкую каменную стену и очутился на лугу. Он решил обойти деревню стороной, зная, что снова выйдет на дорогу, если пойдет прямиком через лес Кот-Версан. Судя по запаху дыма и свежего навоза, жизнь в деревне продолжалась. Он поздравил себя с тем, что догадался свернуть, и невольно пошел быстрее, крепко зажав в правой руке рукоятку от заступа. Вскоре он вошел в густую рощицу. Комки инея с таким хрустом падали с ветвей в сухую листву всякий раз, как Матье задевал какую-нибудь ветку, что, казалось, звук этот разносился на всю округу. Матье частенько останавливался, прислушивался, потом шел дальше. В лесу не было ни следов, ни тропинок, но неровный рельеф позволял Матье идти уверенно, не боясь заблудиться. Срезая наискось, он поднялся на пригорок и очутился на лугу, который поначалу шел плоско, а потом стал спускаться к серевшей вдали стене деревьев. За деревьями звонко пел ручей, пробегая под дорогой в арке крепко сбитого моста. Вдоль дороги, как и вдоль ручья, тянулись кусты, среди которых попадался и терновник. Матье присел и затаился.
Те люди, должно быть, остановились попоить лошадей у родника в Клюси, потому что из деревни они вышли лишь через четверть часа. Один из них кашлял нехорошим грудным кашлем. Сквозь кашель он пытался что-то произнести, но его душила мокрота. Затем Матье различил голос молодого возницы, окриком останавливавшего лошадей. Скрип колес стих, и опять наступила тишина, нарушаемая лишь надрывным кашлем. Послышался женский голос, который произнес:
– Жоаннес, тебе нельзя идти – больно ты бухаешь. Залезай сюда. Под парусину. Это тебе от тумана так плохо.
Тот, должно быть, влез с трудом в повозку, ибо его тут же одолел новый приступ кашля. Женщина сказала:
– Так оно лучше будет. Пьер, давай трогай.
Щелкнул кнут, и опять послышался скрежет металлических ободьев по каменистой дороге.
Матье проводил глазами упряжку. Под парусиновым верхом переднего фургона мужчина по-прежнему захлебывался кашлем, и женщина что-то ласково говорила ему.
Дождавшись, чтобы повозки исчезли в тумане, Матье поднялся на дорогу и пошел следом за ними.
Лошади шли шагом. Тот, кто их вел, знал свое дело. Матье слышал, как он разговаривает с ними, а когда дорога стала круто спускаться к большаку, ведущему в Понтарлье, – большаку, которым так часто хаживал Матье, он оценил, как вовремя тот возница выпустил колесные башмаки. Металл визжал, лошади то и дело скользили, и тогда слышался голос:
– А ну, легче! Легче!
Матье объяснил вознице, что выбраться на плоскогорье можно только по большаку – надо доехать по нему до Сернана, но это – не больше четверти лье. Как завиднелся большак, возница, следуя совету Матье, остановился. Другой – тот, что в фургоне, – уже не кашлял; слышалась лишь болтовня двух малышей.
– Мари, вели-ка ребятам помолчать, а то не услышим, едет кто или нет, – раздался голос возницы.
Женщина сказала что-то и детишки умолкли; воцарилась плотная настороженная тишина – разве что обвалится вдруг где-нибудь в ветвях комок инея. Вот лошадь ударила копытом, а вот высоко в поднебесье, точно гонимые своим криком, пронеслись невидимые галки.
– Сдается мне, можно ехать, – проговорил парень. – Но будьте на стреме. Ежели только появятся «серые», тут лучше кидать фургоны и уносить ноги, благо туман такой.
Он обошел повозки, убрал колесные башмаки. Его шаги, лязг металла, стук дерева казались оглушительными в густой тишине. Вернувшись к передней повозке, возница крикнул, щелкнул кнутом. Дорога все еще шла под откос; воспользовавшись этим, парень пустил лошадей рысью – они бежали тяжело, но споро. Шум разрастался, ударяясь о скалу, которая угадывалась слева. Три добрые лошадки в мгновенье ока поглотили четверть лье, и обоз, съехав с большака, вскоре свернул вправо.
Матье, оставшийся далеко позади, хотел было тоже срезать, но он знал, что солдаты герцога Саксен-Веймарского сожгли деревню, и любопытство возобладало над страхом перед опасной встречей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78