Мысль о переселении, задуманном Безансоном, не оставляла Матье, но другие образы затмевали теперь картину гор. Перед ним вновь возникла дорога к баракам. Перед ним вновь возникли – отец Буасси, Антуанетта и исполненный чистоты взгляд Мари.
– Фонарь вам не понадобится, – сказал Бертье, – сейчас очень светло. Но и очень холодно.
Безансон с ворчанием поднялся.
– Скорей бы уж добраться до кантона Во, – пробормотал он, – там я хоть чуток отдохну, займусь своим ремеслом.
Он сдержал смех – из-за Пьера, похрапывавшего во сне. Они бесшумно оделись и вышли.
Вся поляна была залита светом. Полная луна висела над лесом в искрящемся вьюжном небе. Пламя костра казалось мертвым в этой яркой белизне, где светились даже тени хижин. Сторожа налили Матье и Безансону по стакану обжигающего питья, пахнувшего хвоей и фруктами.
– Ну что, приходили волки? – спросил Безансон.
– Да, – ответил Бертье, – но они только повыли издали. А все ж таки лучше взять вам пики да выбрать лошадь посмирней.
– Я возьму одного из наших коней, – предложил Матье. – Он смирный, а при случае может и галопом припустить.
Он пошел отвязывать коня по кличке Бовар и что-то ласково ему нашептывал, запрягая в низкие длинные сани; по борту у них шла решетка, так что внутри удобно было сидеть. Полозья шире бочарного обода не давали саням проваливаться в снег.
Спутники уселись, Матье чуть тронул вожжи, и Бовар тут же повиновался ему.
– Ну вот, ты и занялся своим ремеслом, – сказал Безансон, едва они проехали последнюю хижину.
– Я-то больше привычен к длинным обозам, – ответил Матье.
– Да-а, если бы мы могли уехать на таких вот легких санях, мы бы в два счета были там. Но люди хотят забрать все добро с собой. Оно и понятно. У меня, к примеру, ничего нет, кроме узелка, инструментов да знака подмастерья. Но их я понимаю. Потому и ставлю полозья к ихним фургонам. – Он рассмеялся и добавил: – А уж тогда тебе будет длинный обоз. Без дела не останешься. Да еще и дорога будет не из легких!
Матье попытался было перебить его, но Безансон уже пустился расписывать столь предусмотрительно, шаг за шагом, составленный маршрут.
«Вот выедем на дорогу, все ему скажу… Вот только выедем на дорогу», – думал возница.
Наконец они выехали на дорогу. Бовар резво шел по следу, оставленному накануне их фургонами.
Безансон умолк. Протяжный вой донесся справа, чуть позади них. Бовар сам рванул сильнее, а мужчины громко закричали. Матье щелкнул кнутом, взмахнув им высоко в воздухе. Безансон выпрямился, держа в руке пику, и переместился в заднюю часть саней.
Лунный свет пробивался даже в самую чащобу, и вьюга бушевала наверху, заставляя плясать на сверкающем снегу лунные блики. Начался подъем, и Бовару стало труднее преодолевать глубокий снег. Снег похрустывал под копытами, и звук этот разносился далеко по ельникам. Камни, что выделялись обычно в лесной полутьме яркими светлыми пятнами, казались теперь притаившимися караульными, закутанными в темные плащи с блестящими складками. Матье отметил последний – как раз перед самым гребнем холма – и подумал: «Вот там я скажу ему. Ему сказать надо».
Они проехали камень; тогда он повернулся к Безансону, который снова сидел рядом с ним, и медленно проговорил:
– Знаешь… я… с вами не поеду.
– Как так?
– А так, в кантон Во я с вами не поеду.
Безансон высвободил из-под плаща руку, скинул кожаную рукавицу, которая осталась висеть на шнурке, и почесал подбородок.
– Вот те на! – протянул он. – Что это вдруг на тебя нашло?
– Да не вдруг. Я только не хотел говорить… И сейчас не хочу. Ежели б я мог очутиться в хвосте обоза, я так и не сказал бы. И остался бы.
Слова шли трудно. Он замолчал, и Безансон, подождав, спросил:
– Что ж тебя все-таки тут держит?
– Не могу я ничего тебе сказать… Я решил говорить с тобой, потому как… Потому как с тобой мне легче. И потом – ты столько всего видал…
– Верно. Меня удивить трудно. Но все же оставаться тут, где и война, и болезнь…
Внезапно он замолчал и наклонился, чтобы лучше видеть лицо Матье. Сани приближались к опушке леса, свет отражался теперь бескрайней равниной, его стало больше.
– Скажи-ка, – спросил Безансон, – а не собираешься ли ты, случаем, идти в банду к Лакюзону?
Матье усмехнулся.
– Ну, уж это нет!.. Я – честный бургундец. Я не за французов, – ведь они все у нас отберут, но шкурой своей дорожу.
– Поверишь, я знавал ребят, которые ушли к Лакюзону и не потому, что уж больно край свой любили. Им только бы чем-нибудь поживиться. Воровать, грабить – все им нипочем. Может, и тебе взбрело в голову урвать свой кусок, пока война не кончилась.
– Слово даю, не в том дело.
Сани выехали на равнину, и оба, поднявшись во весь рост, стали настороженно вглядываться в окружавшую их тишину. Все застыло среди холмов, которые пересекала вдали темная линия лесов – Миньовилларского, Лаверонского и Боннво. Безансон указал на них рукой.
– Смотри, – сказал он, – через два дня будем там.
Матье покачал головой. Он так и представлял себе длинный караван повозок, переделанных в сани, – вот они пересекают равнину и углубляются в другие леса. Он видел даже, как освещает их луна; Безансон, наверное, воображал себе ту же картину, так как он сказал:
– Я вот сейчас думаю, а может, нам надо выйти в это же время. По крайности, успеем до рассвета перемахнуть через равнину. И куда спокойней будет. Как доберемся до тех лесов, так особенно уж и бояться нечего. Что ты на это скажешь?
– Не поверишь, но я как раз об этом думал.
– Ну да?
– Клянусь.
Смех Безансона раскатился по снежной равнине и замер вдали.
– Вот так так, – проговорил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78