Его тяжко рвало, отказывали почки, и Элан сначала поддразнивал его, говоря, что он переел сочных слив, которыми славилась эта местность. Однако, когда на следующий день они с Пирсом тоже свалились, ему стало не до смеха.
В следующие тяжелые недели Элан впервые в жизни всерьез задумался о смерти, о том, что, возможно, не доживет до встречи с Джоанной. Он впал в тихую безысходную тоску. Эта неизбывная тоска, сдержанность и чувство собственного достоинства изменили вспыльчивого, мечтательного Элана: недавний капризный юноша превращался в серьезного мужчину.
Им понадобилось шесть недель, чтобы почувствовать себя в силах продолжить путь. К тому времени октябрь уже близился к концу. Все еще не избавившиеся от слабости, они отправились, делая частые остановки, в Тулузу, оттуда в Каркассон и наконец в Нарбонну. Там измотанный дорогой Эмброуз настоял на продолжительном отдыхе, прежде чем они подвергнутся мукам нового плавания по морю.
Рождество они встретили в Нарбонне и лишь в середине января вновь пустились в путь и сразу же подверглись испытаниям и трудностям, обычным для путешествующих в этих краях. Они уже были в виду Сицилии, когда шторм отогнал их далеко на северо-запад и посадил на мель у берегов Майорки, где им пришлось провести несколько недель в ожидании, пока корабль починят. Наконец в середине марта они вновь приблизились к Сицилии. И опять их бил и швырял один из тех жестоких штормов, которые внезапно разыгрываются в этой части Средиземного моря. Однако на этот, раз им повезло больше. Под проливным дождем капитан обогнул выступающий далеко в море мол и вошел в гавань, где бурные валы и смерчи открытого моря сменили тихие, ласковые волны… К изумлению Элана, пока матросы швартовались у причала, дождь прекратился и сквозь плотные тучи пробилось солнце.
– Это доброе предзнаменование для вас, – сказал Элану капитан, взглянув на небо.
– Надеюсь, – отозвался Элан, не отрывая глаз от сооружений из оранжевого песчаника: огромного возводящегося собора и стройного минарета рядом с золотым куполом устремленной в небо мечети. Все выглядело необычным и волшебно красивым. Улицы около гавани были переполнены людьми в самых причудливых нарядах: норманские рыцари в кольчугах, еврейские купцы в темных одеждах, с курчавыми бородами, мусульмане в плащах и тюрбанах, гладковыбритые греки с темными глазами и горбатыми носами… А все потому, что на острове правил король, образованный и веротерпимый, при котором все религии и народы жили в мире и согласии. Так сказал ему Эмброуз, и теперь Элан наблюдал яркое подтверждение его слов.
На всем протяжении этого, казавшегося бесконечным, путешествия Эмброуз, несмотря на болезнь, продолжал просвещать юношей. Элан даже смог различить несколько арабских слов, донесшихся с причала, и уловил быструю скороговорку греческого. Глубоко вдохнув напоенный запахом экзотических цветов и трав весенний воздух, он посмотрел на запад, на королевский дворец, расположенный вблизи и слегка нависающий над городом.
– Наконец-то! – вздохнул оправившийся от болезни святой отец. У него появились силы, чтобы подняться с опостылевшего соломенного тюфяка. Аббат Эмброуз стал у перил рядом с Эланом, Пирс чуть поодаль. – После столь долгого путешествия, надеюсь, вас не разочаровало первое впечатление от Палермо.
Элан не ответил. Он увлекся зрелищем оживленной толпы на пристани. Яркий блеск солнца заставил Пирса сощуриться, чтобы лучше разглядеть берег.
– Палермо выглядит сухим и пыльным, несмотря на дожди, – заметил наблюдательный Пирс. – Совсем не похож на утопающие во влажной зелени города Англии.
– Здесь вам столько придется повидать и свершить, – ответил Эмброуз, – что некогда будет тосковать по дому.
– Да я вовсе не скучаю по Англии, – возразил Пирс, с любопытством оглядываясь вокруг. – Мне просто все интересно.
То же чувствовал и Элан, но не совсем так. В то время как Пирс изучал Сицилию с восторгом человека, не жалеющего ни о чем оставленном на родине, Элан ощутил, что среди всех красок и ароматов этой чудесной теплой и солнечной земли в его сердце сохранялся нетронутый уголок, где запечатлелись картины, полные прохладной густой зелени, подернутой седым туманом. И украшением родного пейзажа была девушка с волной золотых волос и глазами как драгоценный синий сапфир.
По правде говоря, и на Сицилии не везде сияло ослепительное иссушающее солнце. Они нашли прохладный оазис, где цвели пышно цветы и били фонтаны, где на зеленых листьях сверкали капли воды, принесенной бризом. Но этот райский уголок они обрели позднее. Сначала же, перед тем как путникам позволили побродить по городу в поисках жилья, им пришлось ответить на докучливые расспросы, которым подвергались все, прибывавшие в Палермо.
Они проходили «дознание» в небольшом доме, расположенном около пристани, где причаливали корабли. В нем из-за толстых стен царили прохлада и сумрак, особенно приятный для глаз северян, не привыкших к сицилийскому беспощадному солнцу. Их встретил роскошно одетый муж в белоснежном тюрбане и синем в белую полоску одеянии. Его темная борода была аккуратно подстрижена, а черные глаза светились умом и проницательностью.
– Я Абу Амид ибн Амид, королевский поверенный по сбору сведений. – Изящным мановением руки он пригласил их сесть на скамью, жесткое сиденье которой смягчали толстый ковер и подушки. Перед скамьей на резной деревянной подставке находился медный поднос, а на подносе несколько кувшинов, серебряные кубки, одно блюдо с вялеными фруктами, а второе доверху наполненное печеньем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104