— Тело могло выжить, но мозг…
— Значит, о ней можно было не беспокоиться. — Думаю, все прошло примерно так, как он и спланировал.
— Но как же мама? Я представляю, что он мог заболтать Мэнди, втереться к ней в доверие. Но с мамой бы этот фокус не прошел. Определенно не прошел бы.
— Прими во внимание обстоятельства, — не согласилась с ней Рейни. — Бетти только что похоронила старшую дочь. Ей одиноко, она пытается найти какой-то выход из этого состояния. И тут появляется Тристан Шендлинг, тот самый мужчина, который несколько месяцев встречался с твоей сестрой. Подумай, сколько всего он мог узнать от Мэнди о твоей матери. Какая ей нравится музыка, ее любимые блюда, предпочтения в одежде. Уравнение получается не такое уж и трудное. Убитая горем мать. Хорошо информированный, обворожительный мужчина. У нее не было ни единого шанса.
— Думаю, чтобы завоевать доверие Бетти, он сделал кое-что еще, — сказал Куинси. — Думаю… думаю, он сыграл на том, что получил почку от Мэнди. Что ему пересадили ее почку.
— Что?
Кимберли и Рейни непонимающе уставились на него.
— Когда мы разговаривали в последний раз, Бетти спросила меня о трансплантации органов. Не передается ли реципиенту нечто большее, чем просто ткань. Например, привычки, чувства или душа. Я тогда пропустил это мимо ушей. И только сегодня задумался, почему она об этом спросила.
— Боже мой, — пробормотала Рейни. — Прошло лишь несколько недель после того, как Бетти дала разрешение отключить Мэнди от системы жизнеобеспечения, и вот появляется человек, утверждающий, что носит в себе частичку ее дочери.
— Умно, — заметил Куинси.
— Принцип домино, — сказала Кимберли. — Он начал со слабейшего, с Мэнди. Потом воспользовался ее смертью, чтобы подобраться к маме, а теперь…
Она посмотрела на отца и по его мрачному лицу поняла, что он думает о том же.
— Вот дерьмо! — Рейни спрыгнула с дивана. — Подстава, Куинси. То, о чем мы говорили раньше. Даже если не все получилось идеально, это не важно. Дело все равно сделано. Подумай! Бетти убита. Ты, как ее бывший супруг, уже на прицеле у копов. Несколько лабораторных тестов, и ты становишься подозреваемым номер один. Он устраняет тебя, пусть даже временно. Убить Мэнди, чтобы подобраться к Бетти. Убить Бетти, чтобы убрать со сцены тебя. Остается только Кимберли. Одна. Идеальный план!
— Но… но ведь тебя не осудят, верно? — в отчаянии спросила Кимберли.
Куинси ошеломленно смотрел на Рейни.
— Это не имеет значения, — прошептал он, поворачиваясь к дочери. — Рейни права. Как только я стану подозреваемым, полиция уведомит об этом Бюро. Далее по установленной стандартной процедуре. Меня переводят на бумажную работу, у меня забирают оружие, кредитки. И даже если дело не дойдет до суда, то все равно… я не смогу защитить тебя. Господи, он хорошо все продумал.
— Он? Да кто же, черт возьми, этот «он»? — крикнула Кимберли, обращаясь к ним обоим. Никто не ответил.
18

Район Гринвич-Виллидж, Нью-Йорк
Дальше — хуже. Куинси хотел, чтобы дочь немедленно отправилась в Европу. Кимберли кричала, что никуда не поедет. Куинси заявил, что сейчас не время упрямиться. Кимберли рассмеялась — уж кто бы говорил об упрямстве! — потом смех сменился слезами, и это почти добило Куинси. Он стоял посреди неприбранной комнаты, стиснув зубы, растерянный, и смотрел на плачущую дочь.
В конце концов Рейни отвела его в спальню. За последние двое суток Куинси вряд ли спал более четырех часов и нуждался хотя бы в коротком отдыхе. Потом она сварила свежий кофе, и они с Кимберли сели к столу. Яблоко от яблони… девчонка тоже пила черный без сахара. Рейни нашла в холодильнике немного молока, потом наткнулась на сахарницу.
— Не смейся, — сказала она, насыпая в чашку несколько полных ложек. — Просто мне не нравится, когда кофеин гуляет у меня в крови в одиночку.
— А отец это видел?
— Пару раз.
— Он не сильно тебя высмеял?
— Ну, если оценивать критичность его замечаний по десятибалльной шкале, я бы определила ее в двенадцать баллов.
— Не так уж и плохо. У моего дедушки ты бы получила все пятнадцать.
— Твой дедушка еще жив? — удивилась Рейни. Куинси никогда не рассказывал о своем отце, даже не упоминал о нем. Если на то пошло, он и о матери ничего не говорил; только однажды вскользь заметил, что она умерла, когда он был еще ребенком. Кимберли подула на кофе.
— Дедушка жив. Если, конечно, можно так сказать о человеке с болезнью Альцгеймера. Мы познакомились, когда мне исполнилось то ли десять, то ли одиннадцать. И потом приезжали к нему несколько раз летом, но в последнее время не делали даже этого. Он никого не узнает, даже папу, и, кроме того… Скажем так, дедушка не любит чужих.
— Да, тяжелый случай. А каким он был раньше?
— Крепкий. Неразговорчивый. По-своему интересный. Обычно мы ездили к нему на Род-Айленд. Там у него ферма, Дедушка разводил цыплят, у него были лошади, коровы и яблоневый сад. Нам с Мэнди там нравилось. Много места, есть где побегать, куда забраться.
— Ваша мать не возражала? — скептически спросив Рейни.
Кимберли улыбнулась.
— Как сказать. Помню, однажды на ферму свалился воздушный шар с какими-то туристами или что-то вроде этого. В корзине был гид, такой парень в очках. Представляешь, шар падает, а этот парень вопит, чтобы пассажиры хватались за ветки яблонь. Потом — бах! — они плюхаются прямо в поле. Мама выскакивает из дома, такая взволнованная. «О Господи! Вы видели? О Господи!» Из курятника выходит дедушка, подходит к шару и смотрит на тех бедолаг, не говоря ни слова. Гид начинает нервничать. Вытаскивает бутылку и принимается лепетать насчет того, что ему очень жаль, что сейчас приедет грузовик, мол, возьмите бутылочку вина за причиненные неудобства и все такое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108