Третьи, только что отделанные, сверкали свежей краской и новыми, недавно вставленными стеклами. С небрежением взирали они на бредущих мимо них пешеходов. Стен зашел в магазин и купил бутылку вина, конфеты и печенье.
Пока он шел к Ленкиному дому, ему все время казалось, что кто-то следует за ним по пятам. Но, оглядываясь, он не замечал ничего подозрительного. И все же он ускорил шаги, перешел на другую сторону улицы. Опять оглянулся. И тут кто-то налетел на него. Автоматически Стен схватил человека за ворот куртки и… в его руках барахтался Юл.
– Ты? – выдохнул он и разжал пальцы.
– Возвращаюсь, – сообщил Юл, глядя на брата не особенно приязненно. – Здесь мне делать нечего. Короче, отца убили в Темногорске, значит, и убийца там.
– Один ты ничего не сможешь сделать.
– А мне плевать, беги дальше, заяц, а я буду искать.
Стен секунду молчал. Что лучше: позволить мальчишке самостоятельно рисковать головой или втянуть в заведомо опасную игру? Наверняка оба варианта плохи. Но Алексей не мог отпустить от себя Юла, не мог сказать: “Я за него не отвечаю”. Потому что получалось, что теперь отвечает, как ни верти.
– Если я скажу, что знаю убийцу?
Юл растерялся:
– Что значит – знаешь? Видел или…
– Знаю его имя.
– Чего ж ты ждешь, Гамлет хренов! – возмутился Юл.
– Знаю его имя, – повторил Алексей. – Но пока не могу до него добраться.
– Трусишь, значит!
– Нет, просто к нему не так просто войти в дверь, даже если известно, где она. Не то что убить. Ведь ты требуешь его убить? Так?
Юл смерил брата оценивающим взглядом.
– Да ни черта ты не знаешь, – вынес он свой вердикт, – просто изображаешь из себя крутого. А на самом деле ты только других подставляешь. Как отца. – Юл знал, что его слова несправедливы, но это знание доставляло почти болезненное наслаждение.
– Тебе хочется унизить меня, братец? Зачем? Чтобы самому не было так больно? Только не помогает чужая боль. – Странная, почти торжествующая улыбка скользнула по губам Алексея. – Ну, может быть, на минутку. На час… А потом отчаяние возвращается. Так стоит ли ради минуты колоть глаза ближнему? А?… Я скажу тебе по секрету: на моей совести столько жизней, что твои слова не задевают меня. Честное слово.
Он говорил чудно, как будто не к Юлу, мальчишке, которого едва знал, обращался, а к кому-то другому, взрослому, степенному, умудренному жизнью. И от этого тона больше, чем от сказанных слов, Юл почему-то смутился. Но ему хотелось выдержать марку, выказать до конца твердость и дерзкое неповиновение.
– Короче, я домой, а ты делай что хочешь, – объявил он.
– А если я тебя не отпущу?
– Это еще по какому праву?
– По праву старшего брата.
– Ха-ха, тоже мне скажешь! Да какой ты мне брат – мы три дня знакомы! Родственничек, – презрительно фыркнул мальчишка.
– Тринадцать лет, – поправил его Алексей. – Ты был так мал, что помещался у меня на ладони. В те дни я спал на кухне, а надо мной сохли подписанные тобой пеленки. К вечеру на гладильной доске скапливалась груда белья, и я гладил твои подгузники.
Юл растерянно смотрел на брата. Он вдруг понял, что тот навсегда запомнил его тем маленьким, беспомощным существом, и потому в глазах Стена он, Юл, всегда будет мал и уязвим.
– И что ты делал тогда? – спросил он, почему-то веря словам брата.
– Работал на заводе, убирал металлическую стружку в цеху. Мерзкая работа. Все руки были исколоты крошечными металлическими занозами, никакие перчатки не спасали. И еще наушники носил: рев от станков стоял такой, что человеческого голоса не было слышно. После работы ходил в вечернюю школу. Я помню о тебе так много, что и дня не хватит на рассказ. Помню, как ты ползал по коридору вслед за матерью, помню, как ты при виде собак говорил “ав-ав”, помню… Ну что еще вспомнить, говори, чем еще доказать тебе мое право на неравнодушие, а, Юл?
– И помнишь, что отец хотел назвать меня Казимиром, а мать не позволила? – неожиданно для себя спросил Юл.
Алексей улыбнулся.
– Приехал дед, и уже все было решено. И мама твоя почти согласилась. Но тут отец с дедом поругались. И… – Алексей запнулся. – И тебя назвали Юлием.
От мальчишки не ускользнуло, что брат хочет обойти молчанием скользкий вопрос.
– Из-за чего они поругались? Алексей поморщился:
– Они все время с дедом ругались. Дед то отрекался от отца, то вновь его признавал. Как соберутся вместе, выпьют по рюмашке, ну и поехало.
– Что значит “не признавал”?
– Отец родился в лагере в сорок шестом году. Ну и дед считал… как бы тебе помягче сказать…
– Бабка трахалась с кем-то еще, – подсказал Юл. – Понятно. А за что деда посадили?
– За половину квадратного метра. – И, видя недоумение Юла, Алексей разъяснил: – Жилплощади имеется в виду. Когда после войны “освободили” Прибалтику, “освободители” принялись насаждать там свои порядки. Дом полагалось иметь не больше определенного метража. Площадь каменного дома Стеновских оказалась на половину квадратного метра больше. И потому он подлежал конфискации, а деду и его семье в этом доме выделили комнатку для проживания. Дед утверждал, что подрался с новыми хозяевами. Но я думаю, что он просто сказал что-то не то в сердцах. Так что в мгновение ока и он, и бабушка очутились в лагере. Освободился дед уже в пятьдесят шестом и первым делом поехал посмотреть на свой дом. Там располагался военный санаторий. Дед походил по саду, подобрал паданцы со своих бывших яблонь, и жена полковника подарила ему старое драповое пальто.
– А что дальше?
– Ничего. Разве у этой истории может быть какое-то продолжение?
– Так теперь этот дом можно вернуть, – сказал Юл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138