Она спрашивала, можно ли со мной связаться лично.
— Джулиана Джиллис, — проговорила она, когда я подняла трубку.
— Да?
— Последний раз, когда мы встречались, вы прятались под пианино.
Значит, мое чутье меня не подвело. Человек из мира моего отца.
— Я была агентом вашего отца очень давно, и очень недолго. Потом я сменила профессиональные ориентиры. Вы видели меня, наверное, раза два в жизни, но, прочитав ваши стихи, я решила, что Амброузу было бы приятно знать, что его талант унаследован дочерью.
— Спасибо. Такова ирония судьбы.
— Что у вас есть в запасе?
— В запасе?
— Я хотела спросить, достаточно ли у вас стихотворений для выпуска сборника? Пусть ваши произведения будут объединены одной идеей: отказ от прошлого, торжество женщины, сумевшей преодолеть боль расставания с любимым. Это найдет своего читателя, уверяю вас.
Я не могла понять, о чем она говорит. Стихотворения, которые я сочинила, пришли сами собой. В ящике моего стола не было черновиков, которые составили бы личный архив, чтобы его потом обнаружили мои потрясенные потомки.
— Я ведущая рубрики. Я не поэтесса.
— Позвольте мне самой судить об этом. У меня есть, на сей счет свое мнение.
После нашего разговора, вдохновленная мыслями о своем отце, я написала еще два стихотворения и отослала их Аманде. Одно из них мне удалось сочинить за двадцать пять минут.
Есть дни, что лучше этих.
Я знаю — будет все в порядке,
Пусть даже тело это не излечишь.
Пройду я через боль, и вряд ли
Судьба подарит радость встреч мне.
Я много не прошу: лишь эти руки
Пусть слушают меня,
Глаза пусть видят свет,
А уши слышат голоса детей.
Я знаю, что не ждать мне обещаний сладких,
Хотя надежда мне не повредит.
Я знаю — будет все в порядке,
Судьба меня отпустит и простит.
Аманда не замедлила с ответом. Она сказала, что плакала, когда читала мои сочинения. Я решила, что у нее тоже не лучший период в жизни. Она завела разговор о презентации и о способах продвижения книги на рынок.
— Мисс Сентер, — сказала я.
— Аманда, — поправила она меня.
— Аманда, о чем мы с вами говорим?
— Конечно, поэзия не продается так хорошо, как жанры больших форматов. Но я думаю, что аудитория у книги не будет малочисленной, ведь многие женщины прошли через те или иные испытания. Узнали, что такое измена. Поэтому мы представим книгу как знак дружеской поддержки, как символ женской солидарности.
— Книгу? Но у меня нет так много стихотворений! Сколько их надо, для того чтобы получилась книга?
— Двадцать четыре, я полагаю. Это должна быть маленькая книга, богато оформленная, похожая на толстую поздравительную открытку.
— Но у меня уйдет не меньше полугода на то, чтобы сочинить столько стихов.
— У нас есть время. Мы можем дать пять аванса и пять после завершения работы. — Она имела в виду «пять тысяч».
Хорошо, что я сидела. Год я смогу не беспокоиться о лекарствах! Даже больше года! Я не знала, что сказать, поэтому промолчала.
— Джулиана, извини, что не могу предложить тебе больше.
— Я думаю, как это здорово быть публичной.
— Я не поняла.
— Опубликованной. Я думаю, что это было бы здорово.
— Значит, договорились? Кто твой агент?
— Хм… Мне надо с ней связаться.
Я знала, что мне придется позвонить старой (и в прямом смысле тоже) подруге отца, которая могла бы порекомендовать мне какого-нибудь агента. Я не была знакома с этими людьми как с профессионалами. Они помнили меня девочкой в школьной форме. Я позвонила Кейси на работу. Меня охватило такое возбуждение, что я забыла имя своей лучшей подруги.
— Мне нужно поговорить с психологом.
— Она на сеансе.
— Можно, чтобы она мне перезвонила?
— У вас суицидальное настроение?
— Нет, — разразилась я смехом. — Это Джулиана Джиллис. Кейси Глисон моя соседка.
— О, простите меня, миссис Джиллис.
Кейси и я провели вечер, разглядывая корешки переплетов книг отца. В той части книг, где отец выражал признательность, мы нашли имя одного из агентов. По нашим расчетам, она была еще жива и социально активна. Когда я позвонила ей, эта женщина не просто вспомнила меня, а буквально приняла с распростертыми объятиями. Она согласилась посмотреть предлагаемый мне контракт и пригласила меня на ужин «в следующий раз, когда я буду в Нью-Йорке» (когда наступит этот «следующий раз»?). По ее словам, отец гордился бы мной. Когда она услышала о сумме гонорара, то была несколько разочарована, сказав, что будет настаивать на том, чтобы сюда не входило право продажи в другие страны.
— Думаю, что нам удастся разбогатеть, если мы отдельно оговорим этот пункт договора.
Она говорила со мной на иностранном языке. Агент сыпала словами, которые часто звучали в речи отца, но которые я тогда благополучно игнорировала.
Предстоящее издание моих произведений было лучом надежды. Я боялась, что ослепну от его нестерпимого сияния. Я боялась, что опорочу имя отца. Я боялась, что мои стихи будут восприняты как каракули Авроры (она могла объявить за ужином: «Я хочу зачитать вам свои ответы на прошения наших читателей», и Гейб со смехом исправлял ее: «Не прошения, а письма»). У меня голова пошла кругом, и поездка в Бостон больше не казалась уже такой устрашающей. Я думала о ней с облегчением.
Мэтт встретил меня у камеры хранения. Он держал флаг с символикой футбольной команды. На нем были написаны два слова: «За Джиллис».
— Думаю, что шутка себя исчерпала, — серьезно сказала я. — Отсюда далеко до твоего дома?
— Минут двадцать, если движение не будет очень оживленным.
— Мне кажется, что другого я и не могла услышать.
— Почему?
— Я имею в виду, что всегда на память приходят двадцать минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129